Русская поэзия | Стихи о войне на Донбассе. Стихи о развале страны

Заложники

От Дубровки, от тихой Остоженки

До Европы, и в ней, и за ней,

Оглядеться – так все мы заложники

Человеческих диких страстей.

Люди с банками, виллами, дачами

И до нищих, до самых бомжей, –

Все мы схвачены, все мы захвачены,

И надежды не видно уже.

Все заложники, все уже пленники,

Всем готов смертоносный заряд,

Даже тем, кто жирует в Америке,

Тем, кто сам и пошёл на захват.

И народами, странами целыми

Мы в разврате уходим ко дну,

Семеня по нужде под прицелами,

В оркестровую яму одну.

Яма смрадная, глубже не выкопать,

И попробуй её обойти...

Никого никому здесь не выкупить.

Никого никому не спасти.

За Уральской грядой и за Альпами

Все мы воздухом дышим одним.

С ФСБ, с комикадзе и с «Альфами»

Все мы в зале концертном сидим.

Мы грехами повязаны тяжкими –

Зал и сцена, партер и балкон:

Этот – взятками, этот – растяжками,

Этот – службой под флагом ООН.

Все к наследству рвались, не к наследию.

И – увы! – человеческий род

Разыграл на планете трагедию,

И трагедия эта идёт.

Москва

Игорь Ляпин

1941 - 2005

Я помню первый год от сотворенья мира.

Царапинами пуль помечена стена.

«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…» –

учительница нам читает у окна.

Нам трудно постигать абстрактную науку.

И непривычен хлеб. И непонятен мир.

И Витька, мой сосед, приподнимает руку

и задаёт вопрос: «А что такое сыр?»

То было так давно, что сказка современней,

сквозь годы протекло, растаяло в судьбе.

Но бабушка и внук однажды в день осенний

вошли за мной в трамвай, бегущий по Москве.

Бульварами идти им показалось сыро.

Ребёночек шалил. И бабушка, шутя:

«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…» –

прочла, чтобы развлечь игривое дитя.

Я опустил глаза, и память, будто внове,

пересекла крылом родительский порог…

А мальчик, перебив её на полуслове,

потребовал: «Скажи, а что такое Бог?»

Москва

Юрий Беличенко

1939 - 2002

«Гарвардские мальчики»

Ты сегодня встанешь рано-рано,

Ты цыплятам приготовишь корм.

«Гарвардские мальчики» с экрана

Говорят о важности реформ.

Хлебом ты позавтракаешь с чаем.

Старые наденешь сапоги.

Мальчики сказали: «Обещаем!

Знаем как…»

Господь им помоги!

И потом в саду над грядкой лука

Ты задор их вспомнишь –

И всплакнёшь:

Там один, мордастенький, на внука,

Сгинувшего в армии, похож…

Тула

Валерий Савостьянов

«Права человека! Свобода!»

Ещё продолжают кричать

С экрана. Но мненье народа

Печатно нельзя передать.

Краснодарский край

У экрана

А в пустые ворота

пошли черти...

В. Шукшин

Горестно без Шукшина Василия

(Спят мертвецки Стенька, Фрол и Стырь),

Он провидел сердцем обессиленным,

Что пролезут черти в монастырь.

Глянь: из полированного ящика

В душу, словно в нищую суму,

Сыпят, сыпят стукоток изящненько

Сто чертей в клубящемся дыму.

Выбор – на любого привередника.

После хрюш, степашек и каркуш

Вой кликуш сменяют слёзы смертника,

За слезами – тот же вой кликуш.

Или вправду это время судное

Раздувает свет своей зари?

Прёт на конкурс красота сосудная

Без огней, мерцающих внутри.

Русь моя, страдавшая без роздыху,

В чаше бед не видящая дна,

Знаю: ты не поплывёшь по воздуху

Перед мутным взором колдуна.

Знаю: бесам выпадет что следует –

Мне об этом звёзды говорят!

…Не прощай им, Боже, ибо – ведают,

Ведают, собаки,

что творят!

Московская область

Николай Дмитриев

1953 - 2005

Как много юмора вокруг,

Как много смеха.

Какая, в общем-то, кругом

Идёт потеха.

Идёт потеха: тра-ля-ля и трали-вали…

А миллионы земляков уже пропали.

«Душа моя уязвлена…»

О, вопль наш вечный.

Не жизнь как будто, не страна –

Круиз беспечный.

Москва

Геннадий Иванов

Не банкира, не детей Арбата,

Не актёра в маске какаду –

Я простого русского солдата

Вижу в телевизорном бреду.

Вот он курит. Вот он щи хлебает.

Вот вскрывает банку тесаком.

Вот окоп себе, как крот, копает,

Вот стоит, пленённый, босиком.

Отключаю сникерсы, кроссовки,

Номинаций подлые ходы,

Наглые обжорные тусовки,

Эти бюсты, ляжки и зады,

Речи президента и премьера,

Телекомментаторов враньё.

Ты – мой сын, солдат, ты – боль и вера,

Горе неизбывное моё.

В поле пусто, на банкетах густо.

Взорваны больница и вокзал.

Новый жанр российского искусства,

Рвущий душу телесериал.

Дорогой Никита, пойте соло,

Верю, вы не флюгер, не фигляр.

Ой, покруче «Утомлённых солнцем»

Триллеры «Будённовск» и «Кизляр».

Я не понимаю вашей мести

К прошлому. Жесток был вождь. Жесток.

Ну а что нам делать с «грузом двести»?

Кто гробы поставил на поток?

На костях убитых батальонов

Что мы значим и о чём поём?

Предали мы двадцать пять мильонов.

Сдали в рабство? Отдали внаём?

Страшно мне, что вас «отцы народа»

Скоро заласкают до конца.

Новый русский – старая порода,

Твёрдо-большевистские сердца.

А солдат убит под смех и крики.

Снова бюсты, ляжки, голый зад…

Что ж ты, русский инженер Зворыкин,

Изобрёл проклятый аппарат?

Москва

Владимир Костров

1935 – 2022

У палачей в почёте скоморохи.

Им скомороший по сердцу елей.

Чем больше скоморохов у эпохи –

Тем времена продажней и подлей.

Мир сотрясая низкими страстями

И наизнанку вывернув штаны,

Они гремят кровавыми костями

Растерзанной, раздавленной страны.

Не блещущие ни умом, ни сердцем,

Взяв публику в паскудный оборот,

В угоду извращённым иноземцам

В туземцев превращают наш народ.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Евгений Семичев

Телевизор

Смотрю на ваше тёмное веселье,

на скудость ваших умственных затей,

где в золотых штанах вы на постели,

где вам играют скрипки и свирели

и каждый столик просится в музей.

Поверили вы в истину – не ту!

Получите вы в сердце пустоту,

смеясь над прочими в своей свободе,

оттаптывая пальцы на плоту

спасающимся в рёве половодья.

Не зарекайся, говорит народ,

ни от тюрьмы, ни от сумы… и скоро

вас приберёт не служба прокурора –

он сам сегодня кормится у вора,

у вас, у вас… Но высший суд грядёт.

И ни крестом вам золотым метровым

не заслониться… ни дворцом своим…

Рассыплется всё мартовским сугробом!

А всё могло быть спасено одним

раскаянья и покаянья словом.

Красноярск

Роман Солнцев

1939 - 2007

Культурная афиша

Как беззубый старик с шашлыка переходит на мюсли,

Как ночная герла на работе меняет фасон,

Так культурная жизнь протекает в проложенном русле:

Цирк, попса, водевиль, КВН и бездарный шансон.

Я не то чтобы сноб, но афиши меня раздражают…

И врубаешься в закономерность потраченных сумм:

Чем быстрее билет на эстрадный концерт дорожает,

Тем быстрей дешевеет и так обесцененный ум…

Желчь играет во мне, вызывая привычную горечь,

И досада берёт на беспечных моих земляков:

Если с Поля чудес к нам приехал старик Якубович,

Значит, наш городок превратился в Страну дураков.

Мы готовы платить за «фанеру» накрашенных сучек,

«Голубую» тоску и шабашки столичных актрис.

Нам по фене поют с хрипотцой Огонёк и «Попутчик»,

А приличные люди блатняк вызывают на бис…

От «фабричной» звезды до звезды петросяновской ковки

Путь не так уж велик, если мерить его на глазок:

Ни ума, ни таланта, ни вкуса, ни физподготовки –

Только ноги, мордашка и пошлый насквозь юморок.

Так чего ж мы спешим приобщиться к «культурной» программе?

И не спросим того, кто досуг наш низводит до сук:

«Ты серьёзно считаешь всех череповчан дураками?

А не совестно, друг, дураками считать всех вокруг?»

Впрочем, что это я? По невспаханной глупости – плугом…

Время опер прошло, и балетов, и книжек, и драм…

Если в городе Ч. подменили культуру досугом,

То чего ещё ждать от афиш и концертных программ?

Так вот мы и живём: с шашлыка переходим на мюсли,

Не насилуем ум, погружаемся медленно в сон…

А культурная жизнь протекает в проложенном русле:

Цирк, попса, водевиль, КВН и бездарный шансон.

Москва

Андрей Широглазов

«ТИ – ВИ»

«Мы вашу жизнь перелицуем,

отравим хлеб, спалим уют!»

…А в телевизоре – танцуют,

а в телевизоре – поют!

«Пускай поплачут ваши Машки,

пускай увидят страшный сон!»

…А в телевизоре – Юдашкин.

а в телевизоре – Кобзон.

Твоя малышка – кашке рада,

жена – бледней день ото дня…

…А в телевизоре – неправда.

А в телевизоре – брехня.

Звенит коса в рассвете синем,

гудят над пашней провода…

А в телевизоре – Россия

и не гостила никогда!…

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Пока торгует время душами

И сеет зелье нам превратное –

Пустое радио не слушаю

И не смотрю ТВ развратное.

Сжигает зло слова напевные,

И оживают раны давние...

Меня толкают вправо – левые,

И гонят влево нагло – правые.

В полях зерно с мякиной веется,

И обрывается терпение...

Пока беспутство перемелется –

Моё угаснет поколение.

О вы, надменные старатели,

Засели враз у жирной протвины.

Знать, ни отца у вас, ни матери,

Ни разорённой бедной Родины.

Смоленск

Алексей Мишин

1936 - 2009

Нынче радостей немного.
Больше подлостей и сраму.
Правда, нынче, слава Богу,
Восстанавливают храмы.
В сёлах и Первопрестольной,
Словно юные старушки,
Возникают колокольни,
И часовни, и церквушки.
Вмиг слиняли атеисты.
Наверху – иные вкусы.
И рисуют копиисты
Вместо Брежнева – Иисуса.
Вместо Маркса с «Капиталом» –
Рождество и Пасху в массы.
А в церквях стройматериалы –
Сплошь синтетика с пластмассой…
Прислан к нам из-за кордона
Пастырь, сделавший карьеру.
Антирусские иконы.
Синтетическая вера.
Храм в элитных эмпиреях
Возвели в мгновенье ока.
Ну, а людям, что стареют,
Всё ж без Бога одиноко…
Рядом выстроились банки.
Нищета в церковной арке.
К платной новенькой стоянке
Подъезжают иномарки…
Заказные злодеянья.
У братвы всё шито-крыто.
Из Священного Писанья
«Не убий» давно забыто.
Травка каверзная тлеет
В дискотеках хулиганских,
Где тинейджеры наглеют
И поют не по-христиански.
Трудно даже Бога ради
Отличить мужчин от женщин.
На всеобщем плац-параде
Храмов больше. Веры меньше.
А в деревне Божьи служки
Мир подлунный покидают.
Тропка к старенькой церквушке
Зарастает, зарастает…
Там была она, святая,
Лишь одна на всю округу.
Ноги босые сбивая,
К церкви люди шли, как к другу.
Жили бедно и убого,
Да боялись слова злого.
Сколько было веры в Бога,
Своего, не подкидного!
Паства выглядит устало
На ступеньках новой эры.
Храмов, правда, больше стало.
Веры меньше. Веры… Веры…

Москва

Николай Добронравов

1928-2023

Размышления на Старом Арбате

Где вы, несчастные дети Арбата?

Кто виноват? или Что виновато?..

Жили на дачах и в особняках –

Только обжили дворянскую мебель,

Время сломалось и канули в небыль…

Как объяснить? – Не умею никак…

Сын за отца не ответчик, и всё же

Тот, кто готовит кровавое ложе,

Некогда должен запачкаться сам…

Ежели кто на крови поскользнулся

Или на лесоповале очнулся,

Пусть принесёт благодарность отцам.

Наша возникшая разом элита,

Грозного времени нервная свита,

Как вам в двадцатые годы спалось?

Вы танцевали танго и чарльстоны,

Чтоб не слыхать беломорские стоны

Там, где трещала крестьянская кость.

Знать не желают арбатские души,

Как умирают в Нарыме от стужи

Русский священник и нищий кулак…

Старый Арбат переходит в наследство

Детям… На Волге идёт людоедство.

На Соловках расцветает ГУЛАГ.

Дети Арбата свободою дышат

И ни проклятий, ни стонов не слышат,

Любят чекистов и славят Вождя,

Благо пока что петух их не клюнул,

Благо из них ни один не подумал,

Что с ними станет лет семь погодя.

Скоро на полную мощность машина

Выйдет, и в этом, наверно, причина,

Что неожиданен будет итог…

Кронос, что делаешь? Это же дети –

Семя твоё! Упаси их от смерти!..

Но глух и нем древнегреческий рок.

Попировали маленько – и хватит.

Вам ли не знать, что история катит

Не по коврам, а по хрупким костям.

Славно и весело вы погостили

И растворились в просторах России,

Дачи оставили новым гостям.

Всё начиналось с детей Николая…

Что бормотали они, умирая

В смрадном подвале? Всё те же слова,

Что и несчастные дети Арбата…

Что нам считаться! Судьба виновата.

Не за что, а воздаётся сполна.

Чадо Арбата! Ты злобою дышишь,

Но на грузинское имя не спишешь

Каждую чистку и каждую пядь –

Ведь от Подвала в Ипатьевском Доме

И до Барака в Республике Коми,

Как говорится, рукою подать.

Тётка моя Магадан оттрубила,

Видела, как принимала могила

Дочку наркома и внучку Шкуро.

Всё, что виновно, и всё, что невинно,

Всё в мерзлоту опустили взаимно,

Всё перемолото – зло и добро.

Верили: строится прочное дело

Лишь на крови. Но кровища истлела,

И потянулся по воздуху смрад,

И происходит ошибка большая –

Ежели кровь не своя, а чужая…

Так опустел предвоенный Арбат.

Новое время шумит на Арбате,

Всюду художники, как на Монмартре,

Льются напитки, готовится снедь…

Я прохожу по Арбату бесстрастно,

Радуюсь, что беззаботно и праздно

Можно на древние стены смотреть.

Помнишь, Арбат, социальные страсти,

Хмель беззаконья, агонию власти,

Храм, что взорвали детишки твои,

Чтоб для сотрудника и для поэта

Выстроить дом с магазином «Диета»?

Вот уж поистине храм на крови…

Радуюсь, что не возрос на Арбате,

Что обошло мою душу проклятье,

Радуюсь, что моя Родина – Русь,

Вся – от Калуги и аж до Камчатки,

Что не арбатских страстей отпечатки

В сердце, а великорусская грусть!..

Москва

МАРКИТАНТЫ

Было так, если верить молве,

Или не было вовсе.

Лейтенанты всегда в голове,

Маркитанты в обозе.

Шла пехота. Равненье на «ять»!

Прекратить разговоры!

А навстречу враждебная рать –

Через реки и горы.

Вот сошлись против неба они

И разбили два стана.

Тут и там загорелись огни,

Поднялись два тумана.

Лейтенанты не стали пытать

Ни ума, ни таланта.

Думать нечего. Надо послать

Толмача-маркитанта!

– Эй, сумеешь на совесть и страх

Поработать, крапивник?

Поразнюхать о слабых местах

И чем дышит противник?

И противник не стал размышлять

От ума и таланта.

Делать нечего, надо послать

Своего маркитанта!

Маркитанты обеих сторон –

Люди близкого круга.

Почитай, с легендарных времён

Понимали друг друга.

Через поле в ничейных кустах

К носу нос повстречались,

Столковались на совесть и страх,

Обнялись и расстались.

Воротился довольный впотьмах

Тот и этот крапивник

И поведал о тёмных местах

И чем дышит противник.

А наутро, как только с куста

Засвистала пичуга,

Зарубили и в мать и в креста

Оба войска друг друга.

А живые воздали телам,

Что погибли геройски.

Поделили добро пополам

И расстались по-свойски.

Ведь живые обеих сторон –

Люди близкого круга.

Почитай, с легендарных времён

Понимают друг друга.

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

Не дом – машина для жилья.
Давно идёт сыра земля
Сырцом на все четыре стороны.
Поля покрыл железный хлам,
И заросла дорога в храм,
Ржа разъедает сердце родины.
Сплошь городская старина
Влачит чужие имена,
Искусства нет – одни новации.
Обезголосел быт отцов.
Молчите, Тряпкин и Рубцов,
Поэты русской резервации.

1988

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

Вот, ребята, мы и дожили:

зову крови вопреки

комиссаров уничтожили

комиссарские сынки.

Владивосток

Владимир Тыцких

Не лежала душа у меня

К пустобрёхам ещё с малолетства.

Только крепло в ней день ото дня

Деревенское это наследство,

Отличать обучалась она

Гул весомый от звона пустого,

Словно знала: придут времена

Легковесного лживого слова.

Как в угаре и пьяном дыму,

Поразвесят и слюни, и уши

И поверят ему одному

Без корней неокрепшие души.

В мишуре митинговых словес,

Где лукаво и Господа имя,

Не поймут, что куражится бес

Над Россией и ими самими.

Сколько ж надо работать векам,

Чтобы души доверились снова

И своим заскорузлым рукам,

И в мученьях рождённому слову?

Оренбург

Юрий Орябинский

1947 - 2004

Горит огнём Останкинская башня...

Падения империй и гибель династий

нимало не волнуют меня; гибель крестьянского

дома и двора – вот подлинная трагедия.

И. Гёте

Горит огнём Останкинская башня!

А я не в горе: меньше будет лжи…

Куда страшней, что глохнут наши пашни

и ни картошки не родят, ни ржи.

Конечно, жаль техническое чудо

и горько за людей, погибших в нём.

Но этот шпиль принёс нам столько худа,

что впрямь – гори он голубым огнём!

И мне причины этого пожара

без розыска понятны и ясны:

хоть раз, да совершилась Божья кара

над ядовитым шприцем Сатаны.

…Но вновь горят экраны голубые,

и с каждым днём они всё «голубей».

Наркоигла засажена в Россию,

чтоб мы своих не чуяли скорбей…

Псков

Станислав Золотцев

1947 – 2008

ДЫРА

Может, от скорби, а может, от гнева
начало сохнуть дремучее древо.
Люди не стали его врачевать –
стали пилить, а потом корчевать.
Мол, посветлей будет и попросторней...
Но воспротивились древние корни!
Весело рвали и зло – на ура!
Ветром свистит мировая дыра.
Бурей шумит, оглушая, и в ней
всё разворочено, кроме корней.
Страшно натянуты чёрные жилы.
Разве не корни вселенную сшили?
Трудно корням на разрыв, на разрыв.
Эта дыра – будто едкий нарыв.
Дышит она, сквозняком нарывая.
Судьбы решает дыра мировая.

г. Челябинск

Владимир Курбатов

В мире зеркало бродит кривое,

Всё в нём видится наоборот:

«Улыбается зло мировое,

И красивым зовётся урод.

В нём обман благородно лоснится,

Ищет жизненный смысл пустота,

Но тускнеют прекрасные лица.

И стираются славы цвета.

Мир подумал, что сделал открытье

И поверил смешному стеклу:

Стало праведным кровопролитье,

Стало благом служение злу.

Стало скучно от правды исконной,

Стало время коварной игрой,

Стал прославленным вор беззаконный

И униженным честный герой.

Нет скончания истинам спорным,

А ведь в зеркале нет ничего,

Оттого и безумием чёрным

Платит всякий, кто верит в него.

Орёл

Ирина Семёнова

Рассказ суровый о войне.

О чести. Верности. Коварстве.

В другом краю. В другой стране.

В чужом каком-то государстве.

Но что творится в фильме том,

Понять почти что невозможно.

Ужель и вправду всё кругом

Так в мире этом стало сложно?

Иль это автор накрутил,

Чураясь ясности заветной,

И чётко грань не прочертил

Меж силой тёмною и светлой?

Спешат – бегут… Лицом – к лицу!

Сейчас… сойдутся в рукопашной!

И жарко льнёт малыш к отцу:

– А наши… Наши где? Где – наши?

г. Реутово
Московская область

Василий Казанцев

1935 – 2021

Вот мы Романовых убили.

Вот мы крестьян свели с полей.

Как лошадь загнанная, в мыле,

хрипит Россия наших дней.

«За что-о?! – несётся крик неистов. –

За что нам выпал жребий сей?»

За то, что в грязь, к ногам марксистов

упал царевич Алексей.

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Дом Ипатьева

Ты гори, гори на заре, свеча.

Ты ещё с краёв не оплавлена.

Убиенного свет-царевича

Ты ещё, душа, не оплакала.

Белы косточки где искать его?

И нательного не найти креста.

Ты, Россия, вся – дом Ипатьева,

Где бесчинствует дух антихриста.

И стоит густой над землёю стон –

Это русский люд на Руси теснят.

Колокольный звон – похоронный звон,

Это Русь мою до сих пор казнят.

Орёл

Виктор Дронников

1940 - 2008

ДОЖДЬ

От царевичей Дмитрия до Алексея
Горемычной мученической тропой,
Непорочные детские слёзы сея,
По России дождик идёт слепой.

И хотя идти по тропинке скользко –
Ажно целых две тысячи с лишним вёрст,
Но висит от Углича до Тобольска
Семицветной радуги дивный мост.

Под мостом гудящая Волга в плёсах,
И в скитах таёжных лежит Сибирь.
Этот дождь слепой – для России посох
И её божественный поводырь.

Разливанным облаком в небе хлёстко
Барабанит дождь над Россией всей.
И сидят на радуге два подростка –
Цесаревичи Дмитрий и Алексей.

И сияет благость на детских лицах.
Чтоб не плакать, ладонью зажали рот,
Потому что узнали в своих убийцах
Непутёвый и жалостный свой народ.

И вздыхают над русскими мужиками,
Что безропотно терпят казённый кнут.
И за дикий высокий уральский камень
Провинившийся колокол волокут.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Евгений Семичев

ДВА НИКОЛАЯ

Жил в Воркуте я, морем Карским
Дышал, читая между дел
Стихи Рубцова – власти царской
Он не жалел.
А я жалел.

И морем Карским, и свободой
Дышало небо надо мной.
Жаль храм, разрушенный народом,
Народ, разрушенный войной
С собой…
Жаль веру,
став обузой,
Ушла в стихи и лагеря.
Мне жаль Советского Союза.
И жаль убитого царя.

Мне жаль разрушенный, как атом,
Народ
И храма русский свет...
Что царь убит своим солдатом,
Своею женщиной – поэт.

Сыктывкар

Андрей Попов

Cон

Нам отольются полной мерой и бормотня и пачкотня, и этот мальчик – Туроверов – с кормы стреляющий в коня, и хлеб степной на полустанках, и одинокий вдовий век, из «Правды» жёлтые кубанки, и песни поездных калек.

Когда из мёрзлой электрички выходишь пьяный в Снегирях, в снегу не сыщешь рукавички, стоишь в распахнутых дверях, а ветер снег прицельный мечет и дерева морозны гнёт – вся жизнь твоя тебе навстречу вдруг перебежками рванёт. Что было в ней? …какого ляда меня на сопли развезло? В ней было то, что было надо, и быть иначе не могло!

Но снится мне судьба иная, на риге запалённый хлеб, и я, по-совести, не знаю, какая вправду из судеб. Не та ль, где сталь в крови дымилась в бою за Северским Донцом, и гнил Сиваш? Скажи на милость, не явь ли липкий этот сон?

…ахалтекинец рыжий впрожелть бежит по выбитой траве, и пуля, пущенная в лошадь, в моей застряла голове.

Москва

Алексей Ивантер

Мне приснился тихий Дон,

синий Дон небесный,

то, что раньше было дном,

оказалось бездной.

Снилось мне, что в том нигде

между облаками

ходят кони по воде

вместе с казаками.

Тем, кто был убит огнём,

кто бедою чёрной,

там теперь последний дом,

чистый и просторный.

Там теперь всегда вдвоём

Гришка и Аксинья,

и несёт их души Дон

синий, синий, синий.

Москва

Дмитрий Мельников

Не знаю, куда это делось…

Я имею в виду Державу,

что огнём выжигала ересь

и мечом добывала славу.

Меж великих морей лежала.

Богатырских детей рожала.

Перед ворогом – не дрожала.

Ах, какая была Держава!

Пол-Европы зерном кормила,

воевала моря и страны…

И держали её кормило

венценосные капитаны.

И столы ломились от яства,

ибо щедро земля дарила.

И была у пастыря паства.

И была у Державы сила!

И совсем не народным стоном

(это наглые наговоры!),

золотым колокольным звоном

оглашались её просторы.

Называлась она красиво…

Называлась она Россия.

Сто язы́ков в узде держала!

Ах, какая была Держава!

Санкт-Петербург

Геннадий Григорьев

1950 - 2007

Твои рассыпанные зёрнышки

Дыханьем чистым сквозь дымы

Всходили вновь на самом донышке

Переполнявшей душу тьмы.

Скорбящее за человечество,

О, как ты терпишь каждый день,

Моё Небесное Отечество,

Свою поруганную тень?

Самара

ПЕСНЯ

Защищали не «бугров»,
А российский отчий кров,
За распятую Россию
Проливали свою кровь.
Мы с Поповым да с Петровым,
Да с парнишкой чернобровым
После гари приднестровой
Здесь глотали дым костров.
Что мне Хаc и что Руцкой,
Что бомжатник городской?
Я воюю за Россию –
Разве ж я один такой?
Мы с Петровым да с Поповым,
Да с парнишкою хипповым –
У какого-то слепого
Генерала под рукой.

Припев:
          В перекрестье рам
          Вижу Божий храм,
          Слышу тарарам колоколов...
          Может, видит Бог...
          Ох! Не обидит Бог...
          Выведет орлов из-под стволов.

Ты – народ, и я – народ,
А у них – наоборот:
Мы с тобою – «коммуняки»,
Мы им портим кислород.
Я в асфальтовую лунку
Подзарылся, словно крот,
А Попов наверх улёгся –
На какую из широт?
Говорит он: «Здесь мой Брест!»
На груди – нательный крест.
– Уходи! – ему сказали.
Отказался наотрез.
Попросил он автомат –
А в ответ отборный мат.
Ну, где же с голыми руками –
На свинцовый интерес...

Припев.

А зеваки за окном
Посмотреть пришли «кино»:
Здесь дерутся,
Там смеются:
Где, мол, батька ваш Махно?
В камуфляже офицеры,
Президентские БэТээРы,
И бейтар в каком-то сером,
Как мышиное сукно...
Им за нас дадут медаль...
Ух, какая невидаль:
Что же, тоже рисковали.
Не миндаль – в такую даль.
Нас зовут боевиками,
Но где же с голыми руками
Да с такими мужиками
Победить свинец и сталь?

Припев.

А что по поводу Попова...
Он согнулся, как подкова.
Разогнулся, чтобы снова –
И ещё одну поймал...
И напрасно в Подмосковье
Будут ждать его с любовью —
Он уже погиб геройски,
Хоть и был росточком мал.
Вот так финиш, ё-моё!
Пролетарское рваньё.
Где же наши генералы?
Где полковник? Где майор?
Ухожу... И со стыдом
Я гляжу на Белый Дом,
А там на жареное мясо
Налетает вороньё...

Припев:
        Помолясь на храм,
          Выпил бы сто грамм,
          Да не надо драмы – всё путём!
          Я ещё вернусь
          На святую Русь –
          Разберёмся до конца потом!

Москва, 7октября 1993 г.

Москва

Николай Шипилов

1946 - 2006

Вечный октябрь над усталой страной...
Боже, на что свои силы растратили,
Маялись ямбом и каялись дактилем
Перед глухой неминучей бедой.

Вот и опять чресполосая мгла
Рваным трёхцветьем взметнулась воочию,
Мерзкая, как пулемётная очередь,
Мёртво стучащая из-за угла.

Так обживай же подполье своё
В русской привычной своей бессловесности,
Пережидая, пока на поверхности
Не отжирует родное жульё...

Окна пылают и стены горят...
Боже, зачем это, что они, спятили?..
Дактилем, дактилем, дактилем, дактилем
Бьют пулемёты – и музы молчат.

1993

Великий Новгород

Евгений Курдаков

1940 - 2002

04.10.1993

Бродили, считали трупы,

Совали гильзы в карман.

Всё было жутко и тупо,

Вонючий синел туман.

Кого-то вели куда-то,

Охранник его шмонал,

А кто-то из автомата

По крышам ещё шмалял.

И камеры стрекотали,

Как будто здесь шло кино,

И танки стрелять устали,

Круша за окном окно.

Какие-то люди пили

Бесплатный голландский спирт,

И парня ногами били,

А он уже был убит…

«Вам дурно?» – меня спросили,

И я отвечал с трудом:

«Не первый позор России –

Расстрелянный Белый дом».

Похожий на районного пижона,

Тая в глазах смятение и страх,

Опившийся, опухший, оглушённый,

Забывший свой обком и свой ГУЛАГ,

В том августе, больном и безобразном,

Услужливо подсаженный на танк,

В бессилье полупьяном, полупраздном,

Заранее согласный – «так на так»,

Привыкший разрушать и ненавидеть,

Всех предавать,

Всё предавать огню,

Предвидел ли?

Да где ему предвидеть

И Белый дом, и грозную Чечню.

Москва

Игорь Жданов

1937 – 2005

НЕКРОЛОГ

(3-4 октября 1993 года)

Кто-то плачет над погибшими,

Кто-то празднует победу,

Пряча трупы неостывшие

В окровавленную Лету.

Кто-то жаждет новой оргии,

Холя новые искусы,

Кто-то кликает Георгия,

Кто-то молит Иисуса.

Вы, такие непохожие,

Дети русского народа,

Обручённые безбожием

Под названием «свобода»,

Прокурорами надменными

Разделённые на группы:

Те, что слева – убиенные,

Те, что справа – просто трупы.

Вы, навылет поражённые

Анемией пьяной кучки,

Без суда приговорённые

Быстрым взмахом авторучки,

Приведённые в день памятный

На редуты улиц пыльных

То ли силою неправедной,

То ли правдою бессильной…

Октября следы кровавые

Проступают на аллеях.

Что с того, что правы правые,

Если левые подлее?

Не бывает в жизни лишнего.

Ночь – прелюдия к рассвету.

Кто-то плачет над погибшими.

Кто-то празднует –

победу ль?

Москва

Денис Коротаев

1967 - 2003

Москва, ты спишь? Мне ночью этой

Ни сна, ни дрёмы, только – боль.

Твоя река, сливаясь с Летой,

Сквозь русскую течёт юдоль,

Где люди тянут шеи птичьи,

Чтоб видеть, так ли уж велик

Заокеанского величья

Спокойный полупроводник;

Где нам дано слепое право

Во дни смятений и разрух,

Шагая влево, думать вправо

И не любить державный дух.

Победа – миф, здесь нет победы.

Москва, безумная Москва,

В кровавые минуты бреда

Какие шепчешь ты слова?

Что новым лениным и кобам

Ты говоришь, глотая дым,

Когда проносят гроб за гробом

По серым улицам твоим?..

А тот, в Кремле, он славный малый,

Ни тени страха на челе,

И лишь кулак его трёхпалый

Дрожит на праздничном столе.

Октябрь 1993

Москва

Иван Белокрылов

ПУТЬ ЗМЕИ

Змея вползла, приподняла главу

с Кремлёвского холма под небом хмурым,

и на остолбеневшую Москву

взглянула алчно, с ленинским прищуром.

Шли времена, перерождалась плоть,

змея росла и сбрасывала шкуру,

но тварям не дано перебороть,

как не линяй, ни душу, ни натуру.

И наконец, остановился рост.

Рептилия движением усталым

к разверстой пасти подтянула хвост

и укусила с ельцинским оскалом.

Москва

Зимний рассвет просочился сквозь занавес синью...
Может, с эпохой прощаюсь, а может быть, с жизнью.
Я насмотрелся и крови, и грязи. Довольно.
Всё отболело. И даже почти что не больно.
Всё отболело... А что напоследок осталось,
выпало, словно осадок, в такую усталость,
что неохота вставать,
говорить,
просыпаться,
что неохота на имя своё отзываться...

Осень 1993 г.

Москва

Поменьше снисхожденья, командор!

Зачем щадить мою холопью шкуру?

Тебе вручают плётку и топор

Не кто-нибудь, а мастера культуры.

Жрецы искусства, истины жрецы –

Они цветы и честь твоей кареты.

А мой удел – священный долг овцы

Всегда идти владыкам на котлеты.

Не унывай, не хмурься, президент,

Поскольку мудрость всех владык – в кинжале.

И на кинжал божественный патент

Тебе дают служители морали.

Творцы высоких гимнов и поэм –

Они и тут вскочили на запятки.

Ах, не скупись, подбрасывай им всем

Послаще кукурузные початки.

И не стыдись, не кайся, командор,

Что разодрал мою холопью шкуру.

Тебе вручают плётку и топор

Не кто-нибудь, а мастера культуры.

Москва

Николай Тряпкин

1918 - 1999

Семь лет никчемных разговоров!
А нужно было-то всего
десяток бронетранспортёров,
три танка – больше ничего...
И демократия окрепла,
теперь начнутся чудеса...
А кто был против – горсткой пепла
и дымом взвился в небеса.

Осень 1993 г.

Москва

Холодно

(из песен о московском восстании октября 1993 года)

Дымом отъезжих полей тянет с укрытой Неглинной...

Клин молодых журавлей не пролетит над Москвой.

В этот пожар тополей,

В этот огонь тополиный.

Ты, дорогая Полина, приди – я живой.

В храм поспешать не спеши.

За упокой – не пиши,

Это ошибка, Полина, – кремлёвский салют.

Выброшены «калаши»...

Отговорили машины...

Ну, а к утру нас, наверное, кровью зальют...

Вот я лечу над Москвой, над очумевшей в разгуле...

Над развесёлой вдовой, над подгулявшей женой,

Над почерневшей травой, над заблудившейся пулей –

Холодно, холодно, холодно всем, кто со мной.

Только теперь на бегу

Нас уж никто не обманет.

Будут иные сраженья, иные бои!

Вот и овраги в снегу...

Вот и дороги в тумане...

Холодно, холодно, холодно, братцы мои...

Москва

Николай Шипилов

1946 - 2006

ВСПОМИНАЯ ОКТЯБРЬ 1993 ГОДА

Меня, как гайку, завернули.

Отсиживаясь у родни,

Я не пошёл под ваши пули

В те знаменательные дни.

Я – не статист в плохом спектакле.

Мне дела нет до остальных,

Наивно веривших не в танки,

А в Конституцию страны.

Уж эти мне идеалисты –

Лишь им и верить сгоряча

Красивым, выспренним и чистым

Демократическим речам.

Когда вся ваша камарилья

За власть боролась без стыда,

Вы многого наговорили –

И вам поверили тогда.

Меня, по счастью, не задело

Победы вашей торжество.

Я за словами видел дело

И исполнителей его.

Ни новоявленных купчишек,

Ни доморощенную шваль –

Сметённых залпами мальчишек

По-человечески мне жаль.

ОМОН расстреливал и грабил

Под чьё-то бодрое: «Даёшь!»

В игру без выхода и правил

Ввязалась эта молодёжь.

Мальчишки, глупые, куда вы?

Какие бесы вас зовут?

Вас демократы–волкодавы

Без сожаленья разорвут!

Но закрутилась ахинея –

Не повернуть назад уже.

И что с того, что я хитрее?

Горчит осадок на душе.

Сплетённый властью крепкий узел

Я в эти дни не разрубил.

Я отсиделся. Сдался. Струсил.

Я сам себя перехитрил…

г. Усть-Кута

Вадим Ярцев

1967–2012

ОКТЯБРЬ – 1993

Победили врагов реформы вы!

Пол-Москвы завалили трупами,

Пол-Москвы увезли в Лефортово...

А пока всю страну не вывезли –

Вы надсадно все эти годы

В приложения к телевизорам

Реформировали народы...

Реформируете без устали:

Честных – в нищих, ворьё – в элиту,

Душу русскую – в антирусскую,

А теперь вот живых – в убитых!

Конституцию сытым скопищем

Изнасиловали – и рады.

Мы пришли к ней на крик о помощи.

Ну так кто ж из нас – демократы?!

Что там прения, что регламенты...

Ваши доводы – сверхречисты:

Бьёте танками по парламенту!

Ну так кто же из нас – фашисты?..

С той землёй, где взросли Иванами,

Мы родство разорвать – не в силе,

Вы ж всей плотью – за океанами.

Ну так кто же из нас – Россия?

...Она терпит и терпит, смирная.

Но когда-то остудит ваш пыл:

Кто с мечом к нам придёт реформировать –

Тот историю позабыл.

Москва

Евгений Нефёдов

1946 - 2010

Снег выпадет

И не растает.

И не прервётся тишина.

Кто первый след на нём оставит?

Война.

Она войдёт, скрипя ремнями:

– Ну что? Пошли?

И снайпер ляжет между пнями.

– Палить?

– Пали.

Огнём расколота колонна,

Но остальные – напролом.

В снегу

Застынет цепь ОМОНа

Перед Кремлём.

Взлетают в воздух мавзолеи,

И опадают купола.

Вон – по заснеженной аллее –

Война прошла.

Война прошла по волнам снега,

Уткнувшись мордой в свой предел.

И взял Господь Россию в небо.

И – пожалел

Своя измученныя овцы...

– А кто там ходит в этот час?

– Там только добрые литовцы.

Им хорошо теперь без нас.

Самара

Новогодняя фантасмагория – 1995

Пир во время чумы, пир во время чумы!

Конец века. Россия. Зима.

– Эх, гульнём, господа, в середине зимы,

пусть стоит у порога чума.

Рождество... Новый год. Рождество... Новый год.

Фейерверки сияют окрест.

– Почему граф Киркоров не ест и не пьёт?

Дайте графу звезду или крест!

Весь в огнях золотых государев дворец

(президентский – читайте – отель).

А в прихожей лежит неизвестный мертвец.

За порогом хохочет метель.

– Господа, ну давайте – до дна, до конца,

и одну, и другую – подряд!

...Гости знают давно про того мертвеца,

но хозяину не говорят.

И чего только нет на господском столе,

бомж увидит – свихнётся с ума.

...А Россия во мгле, а Россия во мгле,

по России гуляет чума.

На погостах тесно от крестов-пирамид.

Бесы пляшут в лесу при луне.

Слышишь, колокол в церкви соседней звонит?

Он звонит по тебе и по мне.

В каждом доме сегодня лежат мертвецы –

круто чинит чума самосуд.

А к столице несутся и едут гонцы,

всё известья плохие везут.

Их в лесу стережёт кровожадный вампир,

он, как вихрь, вылетает из тьмы.

А в столице гудит-продолжается пир,

пир великий во время чумы.

Государя за крёстного держат отца,

только есть ли на нём, есть ли крест?

Он не видит за дверью того мертвеца,

он икорочку чёрную ест.

Да и то... Он видал на веку мертвецов:

– Рос-си-яне... Идите все вы...

А чума всё сжимает, сжимает кольцо

вкруг столицы державной – Москвы.

С голодухи глубинка поела собак

и забыла дорогу в сортир.

А столица всё пьёт и не кончит никак

бесшабашно-бессмысленный пир.

От музы́ки дрожит государев дворец

и по стенам дрожат образа.

...Но глаза открывает за дверью мертвец,

да, мертвец открывает глаза.

Он обжился в прихожей, освоился тут,

он спокоен и бледен сейчас.

Вот окончится пир, и все гости уйдут,

и наступит отмщения час.

– Хватит пить, господа! Эй, гофмаршал, очнись!

Да очнитесь же все наконец!

Он сюда на коленях приполз из Чечни –

этот юный, безусый мертвец.

Он приполз, приволок за собой автомат,

он вас всех укокошит в момент.

– Господа! Наступает последний парад!

Ты готов, господин президент?

Президент, вы в крови с головы и до пят!

Что сердито нахмурилась бровь?

Вы не знаете разве, что Грозный бомбят?

В вашей рюмке не виски, а кровь!

Там под пулями гибнут солдаты-юнцы,

их на части снарядами рвёт.

И к столице ползут и ползут мертвецы –

вместе с вами встречать Новый год.

В их бескровных ладонях – отмщения зуд,

хоть ползти им долгонько – увы!

Но я верю, гофмаршал: они доползут,

доберутся до сердца Москвы.

А пока... Отряхните от крошек мундир

и поправьте медальку – да-да!

Поднимите бокал – продолжается пир!

Продолжается пир, господа...

Архангельск

Александр Росков

1954 - 2011

Тропа дана. Сума дана.
Любви отведен час.
И приговоров письмена
Начертаны для нас.
Играет власть –
Все карты в масть.
Власть сирых – плеть судьбы:
Назад – столбы,
Вперёд – столбы
И по бокам – столбы.
Защиты нет. Пощады нет.
И свет в окне крестов.
И от тенет, и от клевет
Бессилен Храм Христов.
Так назревает для страны
Проблемы острый нож:
Не Богом мы разделены
На нищих и вельмож.
Одним – в цари,
Другим – в псари,
И предрешён вопрос?
Нет.
Умирает псарь,
Как царь,
И царь гниёт,
Как пёс.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

Новым русским

Вам ли, на небо пеняющим,

Хаять сожжённое знамя?

Были бы мы не товарищи –

Стали бы вы господами?

Москва

Денис Коротаев

1967 - 2003

Не верьте этим господам,

Хоть крест они теперь целуют

И строят храм, но стыд и срам –

Рубли сиротские воруют.

А Бог не жертвы просит, нет!

Он милости от сердца хочет,

Не толковать Его Завет,

А исполнять. И не порочить.

А эти господа всегда,

Ещё товарищами были,

Героев славили труда,

Но сами по труду не жили.

Исчезнут снова, яко дым,

Ложь не исправить новой ложью.

Не приспособить Церковь к ним,

Она ещё покуда Божья.

пос. Менделеево
Московская область

Нина Карташёва

Россия, Русь… А дальше многоточие…
Что ж, в этот скорбный судьбоносный век
Обочину мы приняли за отчину
И побрели по ней и в дождь, и в снег.
Мы люди Божие, калики перехожие.
Мы эмигранты в собственной стране…
Но, как ни тщились, нас не изничтожили
Все те, кто мимо мчались на коне.
Все те, кто напылили-накопытили.
Все те, кому чертовски повезло.
Все те, кто записались в небожители
Родной земли, отверженной назло…
…Под вопли автострадные-эстрадные,
Летящие в лицо нам пыль и грязь
Идём-бредём пообочь, невозвратные,
На купола церквей перекрестясь.
И нам не надо с отчиной сцепления
Шипами ощетинившихся шин,
Когда у ног почти в благоговении
О вечном шепчет скорбная полынь.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Диана Кан

ЛЮБИТЬ РОССИЮ СТАЛО РЕМЕСЛОМ!

Который раз: всё прошлое – на слом!

Глаза слезятся

от словесной пыли.

Любить Отчизну

стало ремеслом,

чиновники Россию полюбили!

Сугробами духовность занесло,

тусуются таланты на пирушках…

Любить Россию – это ремесло

всех лицемеров,

рвущихся к кормушкам.

И чтобы длилась

Божья благодать,

купив себе пиарщиков

по списку,

спешит политик

в храме побывать,

возжечь свечу,

подать свою записку…

Коммерция витает

над Кремлём,

утрачены любовь

и состраданье…

Служить России

стало ремеслом

тех, для кого прислуживать –

призванье.

Санкт-Петербург

Владимир Скворцов

Отчаяние?

Нет. Я устаю

От трескотни речей, от политралли.

От лжеповодырей,

Что обокрали,

На нищенство пустив, страну мою.

Зачем меня вести? Я не ослеп.

Устал – не знаю, как сказать яснее, –

От мерзости,

Что жрёт

Народный

Хлеб

Десятки лет,

Нисколько не краснея.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

Солгите мне

Солгите мне, правители эпохи,

Вы наторели в этом, вам с руки,

Что больно вам за то, что плачут крохи

И что на паперть ходят старики.

Солгите мне о новой лучшей жизни,

Рукой плебейской царский кубок взяв,

Солгите мне, что вы – сыны Отчизны,

Солгите мне, что мой народ не прав!

Солгите мне с экранов ваших мерзких.

Я вам поверю только лишь в одном –

Что к зеркалам готовы занавески

И дело лишь за простеньким гробом.

Саров

Геннадий Ёмкин

Очередные выборы

Только врубит свой свет

над землёю восток,

только солнышко встанет

чуть-чуть на котурны, –

сунем честно лукавый квиток

в пасть хохочущей урны.

с. Горшечное
Курская область

Леонид Наливайко

(1938 – 2020)

Не повезло России с местными.
Москву не снимут с главной должности.
Могли бы выборы быть честными,
Но нет технической возможности.

Москва

Евгений Лесин

Лес обгорелый,

десяток избёнок,

морок нетрезвых ночей.

Плачет в оставленном доме ребёнок.

– Чей это мальчик?

– Ничей.

Невыносимая

воля в остроге,

вязь бестолковых речей.

– Чей это воин,

слепой и безногий,

помощи просит?

– Ничей.

Словно во сне, великана связали,

гогот вокруг дурачья.

– Чья это девочка

спит на вокзале

в душном бедламе?

– Ничья.

Остервенело,

в рассудке и силе,

продали это и то.

– Кто погребён

в безымянной могиле

без отпеванья?

– Никто.

Родина!

Церкви, и долы, и пожни,

рощи, овраги, ручьи...

Были мы русские,

были мы Божьи.

Как оказались ничьи?

Москва

Виктор Кирюшин

Ангел белый

Побирушка, побирушка…

Жизнь рожденьем наказала.

Большеглазая девчушка –

Побирушка у вокзала.

Платьице на тонких ножках,

Личико… да горстка боли –

Утлой лодочкой ладошка

Плещется в народном горе.

Наливаясь солнцем рыжим,

Задыхался город душный.

И слетал, толпе не слышный,

Детский лепет с губ синюшных:

«Ангел белый, ангел белый,

Забери на небо к маме…»

Взгляд переполняла Вера,

Разум истекал слезами.

Но безликим злом гонимо,

Месиво мужчин и женщин

Протекало молча мимо

Девочки с ума сошедшей.

«Ангел белый, ангел белый…»

Большекрылый плеск во взгляде, –

«В этом мире добрый – беден,

А богатый – зол и жаден…»

Тощий звон ей в ноги падал

Милосердием грошовым.

А глаза искали – взгляда,

А душа просила – Слова!..

К ней, в безумии тоски, я

Сердцем не сумел пробиться.

Не должны глаза такие

Прорастать на детских лицах.

Я стоял оторопело,

Призывая смерти чудо:

«Ангел белый, ангел белый,

Забери меня отсюда!»

Мурманск

Николай Колычев

1959 − 2017

СИРОТА

В доме без света один третий день.

(Провод обрезали за неуплату)

Бродит за окнами страшная тень,

боязно даже заплакать.

Невыносим беспросветный свинец

над синевой беззащитных глазёнок.

Пьянствует мама опять, а отец

снова на нарах казённых.

Сядет в пальто на худую кровать

и – оживают на стенах картины:

сладкие булочки стряпает мать,

велосипед с магазинной витрины.

Мебель убогую не утаит

робкое пламя свечного огарка.

Кажется руки отсохнут мои

если приду в этот дом без подарка!..

Не отмолчаться за праведных всех,

светит окошко в ночи, как иконка.

Ветром сиротства погашенный смех.

Дай вам Бог неба с глазами ребёнка.

пос. Старобачаты
Кемеровская обл.

Виктор Коврижных

АНДРЮША

Из цикла «СТРАННОПРИИМНЫЙ ДОМ»

Тут сыт и обут, а битьё – для порядка.

Тут дяденька-мальчик живёт.

Он хочет понравиться всем санитаркам,

поэтому громко поёт.

Мотива, жаль, нет в его радостной песне.

И слов он ещё не сложил.

Но это не важно, когда ты известен,

когда ты уже старожил.

Его донимают лет сорок вопросом –

«Андрюшенька, сколько нам лет?»

Ему это в радость, ему это просто –

покажет три пальца в ответ.

И радостно няням и ржут санитары:

«Ну, ты распотешить – горазд!»

Он ждёт не дождётся, когда придёт мама,

за долгое детство хоть раз.

Часами дежурит у выхода-входа,

чужие гостинцы жуёт.

И три своих верных пожизненных года

он долго-предолго живёт.

г. Котово
Волгоградская обл.

Юрий Кучумов

А над землёй родное солнце

Ласкает светом этажи.

А под землёй в гнилом колодце

Спят малолетние бомжи.

Луч, проскользнувший в щёлку люка,

Их нежно лижет по щекам.

Хоть жизнь

– паскуднейшая сука,

И всё ж она добра к щенкам.

Беспечно русская синица

Поёт про Родину свою…

Что этим спящим детям снится

В их обворованном раю.

Быть может, импортная койка

Иль заграничная жратва?

Большая жирная помойка –

Столица Родины – Москва.

Покуда блеешь ты с похмелья

О материнстве и любви,

В глубоком мрачном подземелье

Спят дети сирые твои.

Пока придворные витии

С трибун возносят демократь,

Не нация и не Россия –

Канализация нам мать!

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Евгений Семичев

НИЩИЕ

Камни и буераки.
Дождь моросит с утра.
Нищие и собаки
Вместе вокруг костра.

Их обойду, пожалуй,
Посох держа в руке.
Булькает что-то в ржавом
Стареньком котелке.

Я им пока не нужен,
Я им – что нет, что есть.
Ждут, что послал на ужин
Отче Небесный днесь.

Дай Ты им хлеба, Отче,
Тёплый подвал, где спят,
Дай им в осенней роще
Ягоды и опят!

Дай городским помойкам,
Свалкам – не оскудеть,
Чтоб на прохожих волком
Бешеным не глядеть!

Скоро засвищет вьюга,
Сядет у котелка –
Дай не зарезать друга:
Шарика ли, Пушка!..

Нищим, бомжам и ворам,
Пьющим из русских луж,
Гибнущим под забором,
Но не сгубившим душ:

Крови не проливавшим
Финкой и кистенём, –
Отче, воздай как павшим
Воинам под огнём!

Тула

Валерий Савостьянов

МОСКОВСКИЙ ДВОРИК

Сварен суп... пора делить приварок...

...Весь заросший, чёрный, словно морж,

На скамейке возле иномарок,

Холодея, помирает бомж.

Над скамейкою стоит ужасный

Липкий запах грязи и мочи.

И взывать к кому-нибудь напрасно:

Потеряли жалость москвичи.

Телевизор учит выть по-волчьи –

Дикторы бесстрастны и ловки.

Диво ли, что злость в крови клокочет,

Отрастают когти и клыки?

Бомж хрипит от наркоты иль спьяну –

Холодна последняя кровать.

Неужель я оборотнем стану,

Чтобы слабых гнать, и глотки рвать,

И считать, что только в силе право,

Думать: что хочу, то ворочу?

Господа! Не надо строить храмы

И держать плакучую свечу.

Сварен суп. Пора делить приварок.

Падает, как саван, свежий снег.

Дворик спит. А возле иномарок

Умирает русский человек.

Москва

Владимир Костров

1935 – 2022

Аборт

Старый аист вернулся пустой.

Замечтавшись о местности отчей.

Уронил он над глушью лесной

Несмышлёный горячий комочек.

Струйка ветра добычу взяла,

Понесла, как соломинку волны.

И небесный кузнец два крыла

Отковал под сверкание молний.

И тогда понесло, понесло

Вдаль с пылящею звёздной артелью,

И осталось далече село,

И избёнка с пустой колыбелью.

Где ты нынче, родное дитя?

Мать твоя у окна постарела.

А, бывало, плясала и пела

Босиком под гармошку дождя.

В неприступно-далёком краю

Пожалей.

И, как жизнь молодую,

Отыщи ей сестрёнку свою.

Положи в колыбельку пустую.

Самара

Первые сединки в волосах.

Тонкие чулки в такую стужу.

Брови словно нитки. А в глазах –

Ничего, похожего на душу.

И стоит, румянами горя,

«Сука привокзальная», «Катюха»,

«Катька-полстакана», «Катька-шлюха».

Катя... Одноклассница моя...

Краснодарский край

Наши матери стали старыми,

стали слабенькие совсем.

Наши матери знали Сталина,

знали прелести разных систем.

Да и мы уже столько закуси

поиспробовали на веку:

и Занусси там был и «Затеси»…

Пир запомнится бедняку.

Запрягай опять клячу тощую,

разбросай пашеницу и рожь.

Напрягай опять жилы-мощи-то:

сей добро – никогда не помрёшь!

...Собираются мамы старые

с узелочками – в старину.

Наши матери знали Сталина.

Наши дочери – Сатану.

Москва

Мария Аввакумова

Я хороню родной народ:

гораздо чаще отпеваю,

чем в жизнь крещеньем принимаю.

Изводится российский род.

Как будто на передовой –

накрыли нас, и рота тает,

и смерть до рвоты кровь глотает.

Я так устал, я сам не свой…

Кострома

Священник Андрей Логвинов

Сказали: «Жить в безверии».

И жили-поживали.

Взвопили: «Веру продали!»

Прошибла всех слеза.

Мы столько лет иконами

Кастрюли закрывали,

Теперь на них молиться бы,

Да стёрлись образа.

Рыбинск

Сергей Хомутов

Солнце встало. Как и надо,

Голубеют небеса.

Похмелённая бригада

С матом лезет на леса.

А прораб, слюнявя чёлку,

Плотью чуя блудный гон,

Голоногую девчонку

Тащит в вахтовый вагон.

Истопник глядит и злится,

И от зависти томится, –

Тлеет «Прима» на губе,

А в котле смола курится...

Глянь, Господь, что тут творится.

Это строят Храм Тебе.

Краснодарский край

Приморозило. И снег уже – стойкий.

За окном в сугробах – автомобили.

Бич на улице замёрз. На помойке.

Нынче ночью. Поутру вывозили.

Что с того? Однажды смерть встретит каждый.

Может, к лучшему – отмучился, бедный.

Он, вообще-то, был нисколько не страшный,

Не назойливый, не наглый, не вредный…

Смерть одна, да помираем – все розно.

Жизнь одна, да всяк по-своему мерит…

А в подъезде он, поди, не замёрз бы.

Но вы видели подъездные двери?

Я проснулся нынче ранней порою,

Я глядел в окно – его увозили.

Вы стучитесь – учат нас – вам откроют…

Вряд ли кто-то вам откроет в России.

Умер бич. Не друг, не враг… Просто – лишний,

Только сердце болью стиснуло – ой, как!

Ведь Христос всегда ходил к людям нищим.

Кто мне скажет, кем он был – бич с помойки?

Малодушны стали мы, узколобы!

Обезлюбели, мечтая о чуде…

Человек – он всякий – Богу подобен.

Постучит Христос – вы впустите, люди?

…Сам себе организую попойку,

Ночь повиснет за окном темью вязкой…

Бич на улице замёрз. На помойке.

Ну, и Бог-то с ним…

И Бог – с ним!

А я – с кем?!

Мурманск

Николай Колычев

1959 − 2017

Сложил на время крылья,
Сменил осенний быт –
Ночую на могиле,
Где бывший мэр лежит.

Из жизни властной выбыл,
Для зама – крупный плюс...
Живой меня не принял –
На мёртвом отосплюсь.

с. Косиха
Алтайский край

Валерий Лезин

СЕРЁГА

Сегодня мне ночью приснился Серёга,
При жизни он не был таким никогда:
В хорошем костюме, ухоженный, строгий,
И, вроде, от прошлого нет и следа…

Он был моим верным и преданным другом,
Который меня понимал до конца
В жестокое время! И каюсь – с испугом,
Бывало, смотрел на меня, подлеца.

(Как жить и творить в суете Вавилона,
Под небом России, на вьюжных ветрах?
Имеющий дом, не имеющий дома
На разных всегда говорят языках)

Безумный скиталец, бродяга несчастный
Он жить не умел, а другие смогли,
Оставив ему все подвалы, ненастья,
Холодное небо родимой земли.

Бездомный, запойный, братишка мой русский,
И в пьяном бреду сохраняющий мысль
Далёкой культуры славян и этрусков,
Без всякой обиды смотревший на жизнь.

Ведь в каждом из нас – станционный смотритель,
И каждый – в шинели своей немоты.
Но он ещё – слушатель, и посетитель,
И собутыльник богемной Читы…

Продрогший насквозь и промокший до нитки,
Он шёл до меня и о чём-то мечтал.
И знал: обязательно выручит Витька,
Ведь Витька Серёгу всегда выручал.

О, как наши судьбы страшны и похожи:
И вот на холодном, промозглом ветру
Зазвал его в дом свой случайный прохожий.
Он выпил с ним ночью, а помер к утру…

Мы долго искали, сличали, просили –
Пока не нашли бугорки и тот ряд,
То дикое кладбище дикой Россия,
Где дети её – без имён и без дат.

Родились не вовремя, не было силы
Убить в себе совесть и чувство вины:
Ведь жизнь – не борьба и нельзя до могилы
Бороться со всем населеньем страны.

А звёзды – высоко, Серёга – глубоко,
На каждом из нас – роковая печать!
Я плачу, проснувшись, в ночи одиноко.
И не с кем беседовать. Не с кем молчать…

г. Чита

Виктор Балдоржиев

Лопни глаза!

Это ж Витька пришёл из тюрьмы!

Маленький Витька,

Угнавший по пьянке бульдозер.

Тихо прольется мелодия русской зимы,

Вечером тёплые окна ледком приморозит.

Я не спрошу его: « Как тебе, милый, жилось?».

Вижу и сам: хреновато. Да Бог с ним, сгорело.

Рыжая шапка

Поверх поседевших волос,

Словно коровья лепешка на голову села.

Да и не стоит остывших углей ворошить.

Витька вернулся улыбчивый, а не унылый.

Он улыбается и говорит: « Будем жить».

Будем, конечно,

Куда же мы денемся, милый?

Выпьем по маленькой в честь наступившей зимы.

Есть ещё козыри в нашей затёртой колоде.

Всё же нечасто случается, что из тюрьмы

К нам в одночасье

Хорошие люди приходят.

Худо ли, бедно, наполним свои закрома

Хлебушком – солью,

А дальше и горюшка мало.

Смотрит в окно,

Головою качая, зима:

– Витька вернулся.

Давно я его не видала.

Самара

Стынет воздух. Холод небывалый

Даже для полярных январей.

Побирушки греются в подвалах,

Обняли железо батарей.

Нет убогих на своей работе –

Ни у церкви, ни на рынке нет.

Некому сказать: «Зачем вы пьёте?!»,

Подавая несколько монет.

Небывалый холод.

Поскорее

Поспешим вернуться в тёплый дом.

Некого сегодня, фарисеи,

Поучать, что надо жить трудом.

Сыктывкар

Андрей Попов

Благочинному я не понравился.
Он с бомжом от бесчестия справился,
Из-под Божьей руки оттолкнул,
Рот обидной хулой отомкнул, –

Нахамил, нагрубил полунищему,
Замахнулся своими лапищами,
На благой опираючись чин...
И от Бога… себя отлучил.

с. Косиха
Алтайский край

Валерий Лезин

Видение Родины

Мы Родину, сколь помню, хоронили.

Был так задуман важный ритуал,

чтоб торжество присутствием почтили

все, кто пинал её и в клочья рвал,

все, кто молчал, когда она стенала.

Нас собралось на проводы немало:

все бывшеграждане бессчётные её

означили участие своё.

За катафалком, серый и согбенный,

великий в малом плёлся,

неизменный

в своей привычке умное вещать.

Вот и теперь в кармане речь лежала

и в ней слеза уместная журчала

по той, которая была нам мать,

но вот, увы, слегка не дотянула

до славного всемирного загула, –

да стоит ли бедняжку укорять.

Ему на пятки чуть не наступала

колонна новорусского кагала:

плечища, шеи, лобики, зады…

Две синодальных сивых бороды

вослед за ними истово кадили.

Но жадных чрев смердящие плоды

тем паче жаркий воздух ворошили.

Чем дальше от начальства и от свиты,

тем откровенней шастал по рядам

гул облегченья: – Наконец мы квиты!

Все эти монументы-монолиты,

пора их в ямину как ржавый хлам!

– Давно пора! – им вторила сердито

мамоны цепкая правозащита.

– Идея патрии поизносилась.

Из всех учебников её – навынос!

Из всех головок – хриплую шарманку!

Пора дышать и мыслить наизнанку,

без комплекса любви к своей мамá.

По ком рыдать? Нам родина – тюрьма.

А вот и те, что значились в запрете.

Как много же меньшинств на белом свете!

Лихие наводители мостов,

они же сокрушители основ,

на полную катушку веселились:

оттягивались и при всех мочились,

и спаривались с резвостью ослов.

Как конюх от сдуревшего коня,

опасливо дистанцию храня

от ржущих содомитов,

шли понуро

лавряты – сановитые фигуры –

витии гимнов, ораторий, маршей,

обласканные некогда мамашей,

как звали Родину в своём кругу,

но замолчали враз – и ни гугу.

Мелькали феминистки, пацифистки

из комитета бдящих матерей,

что от «дедов» отчизну защищали

и потому под юбками держали

своих великовозрастных детей.

Вспухала полудённая жара.

Уже героев описать пора,

небрежно, но с иголочки одетых,

что сквозь толпу неслись в своих беретах

и, яростью бессильною дыша,

просили по привычке «калаша», –

тогда бы навели в стране порядок, –

но и рогатки не было в отрядах.

И к ним лепились полчища зевак,

охочих до истерик, склок и драк.

Шли ордена украдкой, точно лесом,

шли клубы, разделясь по интересам

к оккультным разным сферам,

то бишь бесам.

И там и сям метались бестолково

те, кто надеялись услышать слово

подсказки, соучастия и веры,

но им одни словесные химеры

подсовывали лжехристы и маги,

антропософы и антропофаги,

гадатели на птичьих потрохах

и рериховцы с пеной на губах.

Порою кто-то вскрикивал гневливо:

– Что за поминки? Мы крепки на диво!

Бюджет растёт и рубль процветает.

Держава-мать почти что воскресает!

А сзади всех клубились тьмы и тьмищи

тех, кто народом звался сотни лет,

но без вождей одряб и поослеп, –

тех, кто давно уже добра не ищет

ни в чём, кроме получки ли, подачки,

заначки, ежеденной тележвачки,

кроссвордов, «окон», пересудов злых

и сотовых термитных позывных…

Похоже, полушарье оползало

из были в небыль, из цветенья в хиль.

Толпа до горизонта пыль вздымала,

а там сама перемещалась в пыль.

Но чуть поодаль, под подошвой горной

искрился, будто снег, остаток скорбный:

младенцы, старцы, жены в белых платах;

их охранял строй юношей крылатых…

Казалось, то сама душа Отчизны

в истоме горести и укоризны

была готова отлететь куда-то –

в заоблачные звонные палаты,

но напоследок медлила…

Она уйдёт и унесёт всю славу,

всю стать и честь, добытые по праву,

все песни дивные, заветные преданья,

все алтари, все мощи, все рыданья

своих невинных чад,

рассветов алость, –

всё, что Святою Русью нарекалось,

и там до судного Христова срока

пребудет,

жалостно вперяя око

в кромешный край неугомонной пыли,

где ей свои однажды изменили.

Москва

Юрий Лощиц

МОСКВА. 1999 ГОД

Свобода слова, говоришь,

И всяческой приватизации?

Москва похожа на Париж

Времен фашисткой оккупации.

Пусть продают кругом цветы,

Пусть музыка и пусть движение –

Есть ощущенье срамоты

И длящегося унижения.

Есть призрак русского маки!

Ни в чьи глаза смотреть не хочется.

Лишь подлецы и дураки

Не знают, чем всё это кончится.

Московская область

Николай Дмитриев

1953 - 2005

Однажды моргнул я, и мир исказился,

Сместился, разъехался, перекосился.

А мне б не моргать.

Смотреть и кричать, обливаясь слезами,

Что нас обступает, прокравшись лесами,

Поганая рать.

Всё-всё исказили, людей не спросили,

Тоскую по Родине в сердце России,

По деткам родным,

Которые вот они, туточки, рядом,

Напитаны новым, невиданным ядом.

Им страшно одним.

Московская область

Николай Дмитриев

1953 - 2005

В сырой землянке стойкий запах гнили,
Дух нежилой у жизни на краю…
Мы до сих пор не всех похоронили,
Кто пал в бою за Родину свою.

В болотах, за дремучими лесами.
Вдали от сёл и многолюдных трасс,
Лежат они с открытыми глазами
И, не мигая, всё глядят на нас.

Глядят, как убивают и торгуют,
Как грабят, раздают и предают,
Как самую святую, дорогую,
Землицу вместе с ними продают…

Живых солдат больней нельзя обидеть,
А тех, кто пал… О чём тут говорить!
Они б хотели этого не видеть,
Но и глаза им некому закрыть…

пос. Томилино
Московская область

Иван Рыжиков

1922−2019

Ода на день сошествия с престола

Бориса николаевича, 199… года

Свершилось! Наконец!.. Пальни-ка, брат Царь-пушка!

Царь-колокол, звони, чтоб помнилось и впредь!

Огнём горит в казне последняя полушка,

гуляй, честно́й народ, финита ля трагедь!

Иль не узнали мы, как больно бьют лежачих?

Россия, распрямись, и этот срам стерпя.

Он не любил тебя, как сорок тысяч мачех,

как сорок тысяч зим, он выстудил тебя.

Печаль твоих полей, лесов твоих багрянец

никто хмельным ковшом, как он, не расплескал.

Он пропивал тебя, как сорок тысяч пьяниц,

и по миру тебя, как нищенку, пускал.

Над сединой веков – клешни трёхпалых спрутов,

беспамятство и ложь на золоте времён.

Он предавал тебя, как сорок тысяч Брутов,

и тело рвал твоё, как шёлк святых знамён.

В Кремле всея Руси – с шипеньем зоосадов

в клубок свивалась тьма, то вверх ползя, то вниз,

он напустил на нас, как сорок тысяч гадов,

доренок и лолит, фоменок и сванидз!

Нагуливал жирок от жрачек и от ржачек

в истерзанной стране жванецкий легион…

Покудова Чубайс, как сорок тысяч ржавчин,

Россию разъедал – стоял на стрёме он.

Россия, не забудь (пусть даже б в ад сошёл он!),

как он тебя раздел («На то мы и "верхи"»!),

и на потеху всем, как сорок тысяч шоу,

пустил твою любовь, и слёзы, и грехи.

Сбегалися на кровь пронырливые крысы,

на твой прощальный плач и погребальный звон

слетались вороньём птенцы гнезда Бориса:

Гайдар, Бурбулис, Кох, Немцов and Уринсон…

На тризне по тебе отплясывали танец

то соросы, то Билл… От них рвало народ!

«Опять в своей стране я словно иностранец!..» –

Есенин бы сказал, увидя новый сброд.

А он, как шут, скакал под гром аплодисментов,

отеческих гробов тревожа вечный сон,

и Козырев тайком в ночи за тридцать центов

берёзоньки твои сгонял в синедрион.

В нём ни одна беда не отозвалась болью,

ни город, ни очаг чужой – ему не свят,

и мальчики Чечни, им брошенные в бойню,

в пустых его глазах возмездьем не стоят.

То он купал в ручье харизму, словно в море,

то в самолёте спал вблизи ирландских стен,

то со свечой дремал в Елоховском соборе,

как на политбюро небезызвестный член.

Он встречи изобрёл «без мыслей и манишек»,

он в бане тёр бока ответственных персон,

и открывала в Кремль врата Татьяна… Мнишек –

лжелебеди летят в Москву со всех сторон.

…Финита ля комедь! За сценой – заварушка.

Какой же от ворот выходит поворот?

Царь-колокол молчит. Мертвым мертва Царь-пушка.

Страна несёт свой крест. Безмолвствует народ.

г. Лобня
Московская область

Геннадий Красников

Новый год 2001

Осушив одним махом,

Закусив наугад –

Рядом с мусорным баком

Это полный отпад.

Обнялись бескорыстно

На задворках кафе

Мальчик в форме пятнистой

И старик в галифе.

Молча двинули к рынку,

Словно к центру земли.

Так вот дружно, в обнимку,

В новый век и вошли.

Словно в яму из ямы,

Где кресты да кресты,

Где ни папы, ни мамы,

Только ночь да менты.

В Новый – жирный, как боров.

Жалкий, как недород.

В этот новый, который

Их обоих сожрёт,

Не взгрустнув, не оплакав,

Не узнав никого.

Возле мусорных баков,

Вероятней всего.

Самара

Первыми погибли, как ни странно,

тренеры мои и физруки –

силачи, романтики, титаны,

далеко ещё не старики.

С нами, непутёвой детворою,

и уроки проводя, и дни,

не считали жизнь они игрою,

в справедливость верили они.

Заросли травою стадионы,

проданы спортзалы под склады́,

жизнь – и та как будто вне закона

в годы необъявленной беды.

Русские по крови и по духу,

славившие честные бои,

первыми не вынесли разруху

физруки и тренеры мои.

Погрустнели, запили, устали

связывать начала и концы.

Не согнулись – ведь они из стали,

а сломались верные бойцы.

2003

Москва

Виктор Верстаков

И скромней времена,
И помельче награды.
Но... чем дальше война,
Тем пышнее парады.

От сегодняшней боли
Душу прошлым мы лечим.
Потому что нам боле
И гордиться-то нечем.

Бийск

Сергей Чепров

Евгеника – прелестная наука

О высшем сорте и во имя высшей цели,

Когда кобель, тебя загрызший, или сука

Несут здоровый дух в здоровом теле.

Наука о естественном отборе,

О высшем сорте и во имя цели высшей, –

О том, что честь имеет в этом споре

Остаться высший сорт, тебя загрызший.

И чистой лирики моей Сопротивленье

Не прекратится в столь кошмарном укороте, –

Когда огрызком остаётся населенье,

А быть должно – в неразгрызаемом народе.

Москва

Юнна Мориц

Враг народа

Боящийся шороха мыши.

Покорный всегда, как овца.

Считающий всех себя выше.

Забывший и мать, и отца.

Не ищущий истины – брода.

Прислуга на шумных пирах.

Носящий лишь званье «народа».

Такого народа – я враг.

Краснодарский край

ДЕРЖАВНЫЙ МАРШ

Не падай, не плачь, товарищ! Я знаю: твой бизнес угрюм и нищ.

Много ли, друг мой, наваришь с братских кладбищ?

Твои землекопы, Ваня, не просыхают сто лет.

Вот ты идёшь и плачешь, а плакать-то – времени нет.

Часто, Ваня, ох, часто мы что-то с тобой отмечаем…

Нам бы упиться, товарищ, зелёным китайским чаем,

А мы себя губим и губим чёрным цимлянским вином –

Но не печалься, Ваня, счастье не в нём одном…

Я доведу тебя, Ваня, до самого Китежа-града,

Туда, где граничит с бессмертьем страна снегопада,

Мы ведь в фуфайках, Ваня, а те, кто носит пальто, –

Это снаружи – люди, а чуть полоснёшь – не то, не то…

Духу в них вроде бы много, да мало им, вишь, ветчины и колбаски –

Да я об этом царям в лицо говорил без опаски!

Но, впрочем, если не выжить без колбасы –

Пусть жрут меня, Ваня, эти оглохшие псы.

Звёзды всё так же чисты, и светел наш русский воздух –

Но мало им, Ваня, калорий в этих, казалось бы, звёздах.

И если им худо, гадам, этих калорий без –

Пусть, Ваня, меня, как соляру, сжигает РАО ЕЭС.

Руку с ножом заложу, словно вождь, за фуфайку,

Слышал ли ты, Ванюша, про место Неурожайку?

Я-то как раз оттуда, и если правда моя –

Пусть меня режут, Ваня, пока не зарезал я.

Помнишь, пропала Расея, когда началась с раскола?

Тело – объект для опыта, если кровь – пепси-кола…

Застит глаза Европа, а уши – отрежет Чечня.

Если не прав я, Ваня, то помолись за меня.

В этой стране (не ослышался, Ваня!) места, как и в раю,.

Хватит на всех, кто положит душу взамен свою.

Если же нет её, Ваня, души, которая дым, –

Лучше б мы умерли, Ваня, ты – старым, а я – молодым.

Эта страна набегает и рушится, словно волна

Красного, Ваня, кагора, цимлянского, Ваня, вина…

Родина – это цунами, смывающее Кунашир.

Ваня, Москва за нами! А мы, к сожаленью, за мир…

Эта страна не для слабых, она для атлетов и для калек.

Кто мы с тобою, Ваня? Ты ангел, а я человек.

Где твой авианосец? Где мой тяжёлый костыль?

Мы не дойдём до дома, пока не выметем пыль…

…А эта страна, словно вьюга, сама метёт ледяною метлою,

Тут не тряхнёшь мошною, не повертишься юркой юлою;

Ветер стихает, а вьюга сильней и сильней –

Сил-то нам хватит, Ваня, а хватит ли дней?

Где мы? Фонарь едва ли осветит эту страну снегов,

Родину радио, родину Божью, родину Божьих врагов;

Это берег, Ваня. Здесь не поймать такси.

Что там во тьме ледовитой? Неужто дошли до Руси?

Теперь не остынем в снегах, не погибнем от кистеня.

Главное, Ваня, покрепче держись за меня,

Потому что земля меня держит, а я за неё держусь,

За иву, за решку чугунную, за скользкую эту Русь,

За проволоку колючую, за книгу, за тонкую бечеву,

За всё, что нам чудится вечером, а утром всхлипывает наяву,

За сосны, что ждут нас, как сёстры, в снегах отдалённых мест,

За стены кремлёвские, за пряники тульские, за медный наш крест…

Тяжела ты для ангелов, пьяная наша дорога,

А человеку свойственно в спутники требовать Бога.

Он пьяных нас держит крепко, а трезвых – сшибает влет,

Бьёмся, Ваня, как рыбы, об этот искусственный лёд.

Падаем, Ваня, в сугробы до самого-самого марта,

Сколько уж нас там, Ваня? Не меньше, чем у Бонапарта.

Спим под снегами белыми, зимородок и снегирь,

Не выдаёт нас Родина, не отпускает Сибирь.

Лепим, Ваня, как психи, ей-Богу, в беспамятстве пьяных веков

Баб своих ледяных, тающих деток и мёртвых снеговиков,

Вьюга наша подруга, да матушка нам – полынья…

Зябко нам, Ваня. Тяжко нам, Ваня. Да вон уж деревня моя…

Там и окошко с узорами и дымок из кирпичной трубы…

Видно, не зря расшибали о лёд мы свои толоконные лбы.

Вот она, наша держава – деревня у самого края земли,

Вот она, наша деревня – держава, и мы до неё дошли.

г. Домодедово
Московская область

Александр Хабаров

1954−2020

Тропа с холма сбегает вниз полого,

А дальше степь без края и конца.

Сухой и жёсткий куст чертополоха

Качнётся вдруг у самого лица.

Бери копьё иль уповай на милость

Врагов, что в прах стирают города…

Здесь ничего почти не изменилось

За сотни лет –

Всё так же, как тогда.

Так, да не так:

Враг обернулся бесом,

Перехитрил Ивана-удальца.

Живое поле зарастает лесом,

Мелеют реки, души и сердца.

Там, вдалеке, шумит-гремит столица,

Она щедра для слуг, а не служак.

Куда идти?

Каким богам молиться?

Где в этой смуте войско и вожак?

Всё верится: вот-вот блеснут кольчуги,

Тугие стрелы воздух разорвут…

Но тишина давно уже в округе,

Та самая, что мёртвою зовут.

По всей степи кусты чертополоха,

Сойдёшь с коня – утонешь с головой.

Густеет тьма,

Кончается эпоха,

И колокол расколот вечевой.

Москва

Виктор Кирюшин

СОЛДАТ ПОБЕДЫ

…И памятники сходят с пьедестала

    Е. Винокуров


Лет пятьдесят или поболе, 
в какой-то юбилейный год 
воздвигнут по народной воле 
солдат.
А где теперь народ?


И вот спустился с пьедестала 
герой гвардейского полка: 
неужто слава отсияла, 
которой прочили века?


Громоздким стукотя металлом, 
прошёлся вымершим селом 
и никого не увидал он 
ни за столом, ни под столом.
Чем в землю вглядывался строже, 
землистей делалось чело, 
окалина ползла по коже, 
глаза посверкивали зло.


Чугунно грохотало сердце 
в просторе брошенных полей: 
затем ли гнал отсюда немца 
он, крови не щадя своей?


Ну как могли заглохнуть дали, 
перетерпевшие бои? 
Неужто землю добивали 
свои? 
А где теперь свои?..

Москва

Евгений Артюхов

Ушло поколение «надо»,

Пришло поколение «дай»…

О бедный измученный край,

За что тебе эта награда?

Всё также полоска не сжата

И грустная дума томит:

За что вы погибли, солдаты?

И что нам еще предстоит?

Санкт-Петербург

Михаил Аникин

Россия, Русь!

Храни себя, храни!

Николай Рубцов

Россия, Русь! Храни себя, храни:

Твои сыны хранить тебя не могут!

У них свои дела не слава богу,

Свои заботы... так что – извини.

Россия, Русь! Храни себя сама.

И если впрямь безвыходно и туго,

Назло врагам сплети себе кольчугу

И бейся за хоромы-терема.

Храни себя, храни, Россия, Русь!

Распахивая поле, веруй свято:

Твои подзагулявшие ребята

Авось ещё опомнятся... не трусь!

Авось ещё с повинною придут

За все перед тобою прегрешенья,

И – жизнь не в жизнь без твоего прощенья!

Стыдясь и каясь, в ноги упадут.

Тебе в привычку – верить, ждать, любить,

Не помнить зла, прощать обиды близким,

Тебе не оскорбительно, не низко

Блаженной ли, святой ли – быть ли, слыть…

А если, мать, ты сделалась больна?

А если конь-надёжа – обезножел?

Ну что за блажь? Такого быть не может!

Ты не имеешь права. Не должна.

Взбодрят-разбудят, кнут употребя...

Но дело ли – сердиться на сыночка?!

При плуге. При кольчуге. В лапоточках.

Стой как стояла! И блюди себя.

Вологда

Ольга Фокина

1937–2023

Мы молчуны тех окаянных дней

Я не был на войне и не узнал,

Что это значит – братство фронтовое,

И потому, наверное, в подвал

Меня загнали быстро и без боя.

Подвал корыстных, путаных идей,

Как нас тут много из пятидесятых…

Мы молчуны тех окаянных дней,

Когда рубились бывшие солдаты.

Тогда их бил дубинками ОМОН,

Расстреливали снайперы с высоток,

А мы со стороны, со всех сторон,

Взирали, как слетает позолота

С моей страны, вчера ещё своей,

Заботливой, пекущейся о каждом.

И скоро слёзы наших матерей

Напомнят нам о чём-то очень важном.

О том… О том, что не уберегли

Когда-то защищённое отцами.

Вина на нас за боль родной земли,

Она не виновата перед нами.

А те – уходят, всё предрешено,

Уходит поколение героев.

Нам, молчунам, увы, не суждено

Отвоевать потерянное с боем.

Мы роль свою сыграли до конца,

Спокойны – никого не убивали,

Но давит, давит что-то на сердца,

Нет! Убивали! тем, что промолчали.

И я жалею, что тогда не пал,

В те роковые, те пороховые,

Чтоб не увидеть горький наш финал

Обманутой, растерянной России.

Нам с этим жить, точнее – прозябать,

Всё глубже уходя в безликость фальши.

Не верить, не надеяться, не ждать…

И уплывать… всё дальше, дальше, дальше…

Новосибирск

Евгений Гусаченко

Зарубежная-1

Иные – те свалили

в иную благодать.

А мы-то что? Свои мы.

Куда нам убегать?

Остались, невзирая,

что страшен отчий дом.

А Родина взяла и

свалила за кордон.

Россия! Эмигрантка!

Взгляни из-за бугра,

как разворотом танка

ровняют хутора.

И это не твои ли

простёрты на песке

за то, что говорили

на русском языке?

Так будь, своих рассеяв,

чужими предана!

Изменница. Расея.

Пропащая страна.

1992

Волгоград

Евгений Лукин

Среди айвы и тюбетеек
За мною шла, совсем одна,
Наверно, хлеба или денег
Просить задумала она.

Но руки денег не просили,
Её душа ждала тепла:
«Скажи-ка, дочка, как в России?
Я так давно там не была…»

Я вспомнила пути-дороги
И на дорогах шумных – жизнь,
Старушка подвела итоги:
«И там не гладко всё, кажись…»

И, пот смахнув, в тени присела –
Седая, в простеньком платке,
И долго мне вослед глядела
С лепёшкой в сухонькой руке.

г. Калининград

Светлана Супрунова

РУССКОЕ МОРЕ

Нам опять уходить в наше Русское море

из неправой страны, что Отчизной была.

Нам опять поднимать в одиноком просторе

на грот-стеньгах несдавшиеся вымпела.

Нам опять вспоминать скалы русского Крыма,

Севастопольский рейд и Малахов курган.

Нам опять объяснять то, что необъяснимо,

и сквозь слёзы глядеть в Мировой океан.

Вот когда мы поймём наших прадедов горе.

Спорить с волею Божьей и мы не смогли.

Раз в три четверти века по Русскому морю

из России уходят её корабли.

Москва

Виктор Верстаков

Сжимается шагрень страны,

И веет ужасом гражданки

На празднике у сатаны,

И оспа русской перебранки

Картечью бьёт по кирпичу,

И волки рыщут по Отчизне,

И хочется задуть свечу

Своей сентиментальной жизни.

Но даже там, где рвётся нить

Судьбы, поправшей дрязги НЭПа, –

На дальних перекрёстках неба

Души не умиротворить...

Москва

Евгений Блажеевский

1947 - 1999

КАВКАЗСКИЙ ПИР 96

Эта водка, что «русской» зовут,
Видно, самая горькая в мире.
Прокати нас на танке, Махмуд,
У тебя в гараже их четыре.

Мясо белой овцы на столе
Аппетитною горкою тает.
Всё равно в полупьяном Кремле
Нас никто за людей не считает.

Птица по небу пишет крылом,
Белый день письменами усеян.
Только, чур, не стрелять за столом,
А не то и пожрать не успеем.

Много ты пострелял на веку,
Но и мы повидали немало.
Ты скажи своему кунаку,
Чтоб убрал свою руку с кинжала.

Мы летим на двуглавом орле.
Будто внове. Но это не внове.
Прав писатель: «Россия во мгле».
А заря не бывает без крови.

Самара

Если гордость наша – пыль парада,

А плоды победы – дым в горсти,

С нами происходит то, что надо,

Что не может не произойти.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

РОССИЯ

Ты белые руки сложила крестом,

лицо до бровей под зелёным хрустом,

ни плата тебе, ни косынки –

бейсбольная кепка в посылке.

Износится кепка – пришлют паранджу,

за так, по-соседски. И что я скажу,

как сын, устыдившийся срама:

«Ну вот и приехали, мама».

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,

мы ровно полмира держали в зубах,

мы, выше чернил и бумаги,

писали своё на рейхстаге.

Своё – это грех, нищета, кабала.

Но чем ты была и зачем ты была,

яснее, часть мира шестая,

вот эти скрижали листая?

Последний рассудок первач помрачал.

Ругали, таскали тебя по врачам,

но ты выгрызала торпеду

и снова пила за Победу.

Дозволь же и мне опрокинуть до дна,

теперь не шестая, а просто одна.

А значит, без громкого тоста,

без иста, без веста, без оста.

Присядем на камень, пугая ворон.

Ворон за ворон не считая, урон

державным своим эпатажем

ужо нанесём – и завяжем.

Подумаем лучше о наших делах:

налево – Маммона, направо – Аллах.

Нас кличут почившими в Бозе,

и девки хохочут в обозе.

Поедешь налево – умрёшь от огня.

Поедешь направо – утопишь коня.

Туман расстилается прямо.

Поехали по небу, мама.

Москва

Денис Новиков

1967 - 2004

12 июня

По спине мурашки – вроде не зима.

Это время с горки катится моё.

Зазубрил со школы – «горе от ума», –

до сих пор вкушаю сладкое враньё.

Где страна родная? Где родимый дом?

Как в нём поживает старенькая мать?

Зазубрил со школы – «не понять умом»,

а теперь пытаюсь без ума понять.

Не один пытаюсь: всяк наморщит лоб,

слёзы проливая у родных могил.

А в России – праздник отделенья от...

Это нам кремлёвский квасик сочинил.

Там Иван Великий в богатырский рост.

Знамо, с колокольни всякому видней

ящерицы танец, потерявшей хвост,

пляску под лопатой дождевых червей...

Москва

Евгений Артюхов

Ох, какая тоска здесь бывает в предзимнюю пору…
Будто сон, и кричишь, и не можешь проснуться никак.
И захочешь уехать, но мимо проносится скорый –
Этой станции нет. Осыпается грохот в веках.

И зайдётся душа не своей, небывалой виною…
Боже, как голосит вороньё на бесхозных церквах!
А вагоны летели тугой колеёю степною,
И полынною пылью состав поседелый пропах.

Вот тогда и настигло в том давнем, почти что не бывшем, –
Босоногие дети, в степи безымянный разъезд…
Дождь слепой барабанил по гулким пропыленным крышам,
И летели вагоны куда-то, где станция есть…

Таково расписанье, и всё происходит, как надо,
И не может состав на конечный свой пункт опоздать.
И не надо кричать, и махать вслед вагонам не надо –
Просто в этой степи никогда не стоят поезда.

Отчего же душа так пощады опять запросила
Под немыслимой ношей чужой и кромешной вины?
Разве есть где-нибудь в самом деле на свете Россия?
Этой станции нет… Верстовые столбы не видны…

Этой станции нет… Очень просто – была и не стало.
Расписанье диспетчер исправил спокойной рукой.
И ослепшее время бушует в стропилах вокзала,
Поезда не уходят в Россию – нет больше такой.

Только кто вам позволил решать за мильоны грядущих
Не наставших веков из-за ваших безумных затей?
Кто позволил безродным пустыню устраивать в душах
У моих, не рождённых под вашей звездою, детей?..

Белоруссия
Гомельская обл.

Елена Агина

И это «благодарные потомки»?

Сжимается продажное кольцо.

Ретивые эстонские подонки

Плюют солдату русскому в лицо.

А он стоит – не отмахнуться каской.

Он мир спасал. Он от войны устал.

Измазали шинель поганой краской,

Изгадили цинично пьедестал.

«Долой его!» – кричат на исполина...

А от живого – драли до Берлина.

г. Тосно
Ленинградская область

Николай Рачков

ФРОНТОВИК

И соседи давно уж не рады –

Снова сдвинулся Ванька, дурит:

Он костёр разжигает в ограде

И кричит: «Севастополь горит!»

Урезонивать Ваньку без толку,

В этот час его лучше не тронь.

В белый свет он палит из двустволки

И орёт: «Батарея, огонь!»

Он крушит, что попало, неистов,

По команде: «В атаку! Вперёд!»

Разобьёт подчистую фашистов,

Севастополь России вернёт...

Успокоится,

Баньку истопит.

Но, друзей вспоминая, твердит:

«Севастополь родной, Севастополь…

Слышишь, друг,

Севастополь горит!»

Пермь

Анатолий Гребнев

1941 – 2021

Отныне всё отменено,

Что было Богом нам дано

Для жизни праведной и вечной.

Где Духа Истины зерно?

Верней спросить: зачем оно

Людской толпе бесчеловечной?

Итак, грешите, господа!

Никто за это не осудит.

Не будет Страшного суда.

...И Воскресения не будет.

Краснодарский край

хороша была разборка

льда предательская корка

свалка мерсы веера

пейджера и фраера

снег над охтою чудил

каин авеля убил

каин каин где ты был

на фонтанке водку пил

а потом наташка элка

в пять назначенная стрелка

снег над кружевом оград

каин каин где твой брат

боже праведный ослеп

спит вохра и спит обэп

спит жена ротвейлер маша

под ногами каша-мяша

снег кружится ворожа

труп промёрзший сторожа

Екатеринбург

Сергей Слепухин

– Что на Руси? Не таи!

– Господи, вьюга и вьюга.

– Как же там овцы Мои?

– Господи, режут друг друга.

Вьюга и ночи, и дни.

След от могилы к могиле.

То ль осерчали они,

То ли с ума посходили.

Лютый, садись на коня.

Добрый – в слезах умывайся.

– Что ж они? Верят в Меня?

– Господи!

Не сомневайся.

Самара

Крохи робких надежд пожирает за сводкою сводка

Вся Россия глядит, как бессильно, прижавшись ко дну,

У родных берегов умирает подводная лодка,

И в сердцах умирает последняя вера в страну.

Ни отчаянный вопль, ни проклятья, летящие в море,

Ни молебные бденья… Ничто их уже не спасёт.

Над холодной водой голосит всероссийское горе,

Вопрошая: «За что?» у бесцветных молчащих высот.

И любовь, и судьба – всё теперь в саркофаге железном,

Стонет чья-то жена, захлебнувшись последним: «Вернись!»

Смерть любая страшна, но страшнее – когда бесполезна,

Значит, надо искать оправдание смерти и смысл.

Опускают венки на суровую скорбную воду.

Да прозреют живые, поняв, как друг другу нужны.

Вся Россия скорбит. Значит, мы остаёмся народом!

В общей боли и муках срастается тело страны.

Мурманск

Николай Колычев

1959 − 2017

Наяву, не в кино,

Сердце охнет – не ахнет,

Что в России давно

Русским духом не пахнет.

Есть и Кремль, есть и квас,

И берёза с рябиной,

Только душу у нас

Кто-то заживо вынул.

Нам не выжить, народ,

Мы уйдём в поднебесье,

Если мать не поёт

Колыбельные песни.

Нам не вынести ран

От стервятников стаи,

Если мальчик Иван

Русских сказок не знает.

Не собрать нам вовек

Для защиты дружины,

Если воин, как зек,

В кабале дедовщины.

Нам и стыд, и позор,

Нам и беды сторицей,

Если мы до сих пор

Не умеем молиться.

И вблизи, и вдали

Кровь от погани стынет:

Сколько нашей земли –

Всё зверьё да пустыни,

Золотые тельцы,

Истукановы зевы…

Чьи вы, наши дворцы?

Люди русские, где вы?

Тосно
Ленинградская область

Татьяна Шорохова

Встрепенёт притихнувшую душу

Тот мотив, знакомый и простой:

«Выходила на́ берег Катюша,

На высокий на́ берег крутой».

Ох же и хлебнули мы отравы,

Закружилась круто голова,

Изменились времена и нравы,

Потускнели чувства и слова.

Нам привозят яблони и груши

Из-за океанской стороны,

А голубоглазые Катюши

Нынче по Европе – в полцены.

Можно жизни радоваться. Можно.

Нефть и водка – полною рекой…

Только зазвенит душа тревожно

Неизбывной русскою тоской.

Онемеют небеса и реки,

Опадёт последняя листва,

Об ушедшем русском человеке

Повторяя скорбные слова.

И никто не будет больше слушать,

Как порой прекрасной золотой

Выходила на́ берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Ханты-Мансийск

Дмитрий Мизгулин

Русь листок последний сронит –

И тогда заметим мы:

Нет, не нашим ветром клонит

Наши русские дымы!

Наши травы, наши ветви,

Наши сумрачные дни…

Ну, а где же наши ветры,

Что гуляли искони?

Что шумели, что летали,

Будто духи во плоти,

И смыкали, и сплетали

Годы, судьбы и пути…

Обнимали… Обжигали!

И спасали от невзгод

Синим небушком в прогале

Разгулявшихся погод…

Где ж вы, ветры? Не пора ли

Гикнуть, душу веселя?

Чтоб чужие не орали,

Нашу родину деля…

с. Петропавловка
Воронежская область

Александр Нестругин

Был печенег когда-то лих,

и тетива стрелков тугая...

О, времена! Конечно, их

не выбирают – в них ввергают.

Мы все шумели, кто как мог,

когда пигмеи в переделке

на Спасской башне, под шумок,

перевели на Запад стрелки.

Свершилось! Выбрали. Живём.

Пусть не с улыбкою – с гримаской.

И драгоценный хлеб жуём,

но далеко не каждый – с маслом.

То жили в четырёх стенах,

теперь – без стен и крыши вроде...

Вот и пиши о временах,

когда от них – с души воротит.

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Ретро

Крестьяне полюшко пахали,

А кто-то пил коньяк в «Астории»,

Но нас тогда уже толкали

Ещё не в ад, но из Истории.

Как нынче прошлое поблекло!

Теперь нас тащат прямо в пекло.

Краснодарский край

КАК ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?

А у меня такое чувство,

Что время вещи уносить.

И в нашем доме будет пусто,

И будут в нём лишь совы жить.

А мне мерещится ночами,

Что к нам ползёт через забор

Чужой, с жестокими очами,

Чтоб сад пустить наш под топор.

И будет из пеньков багряных

Навзрыд былая жизнь кричать,

Но я не стану, я не стану

Её словами бинтовать.

Коль час пробил для расставанья,

То всем терзаниям в ответ –

Из слов простое сочетанье:

«Возврата нет, возврата нет…»

хутор Пухляковский
Ростовская область

Анатолий Калинин

1916 - 2008

– Нас будут выбивать по одному, –

сказал мне друг, сутулясь и мрачнея, –

вразброс, не всех подряд, а потому

не всполошится, не поймёт Расея.

– Ты прав – к несчастью. Я же – к счастью, прав. –

И глянул я в глаза его родные. –

По одному уйдём мы, не узнав,

на ком из нас опомнится Россия…

Москва

Юрий Лощиц

Чьи памятники он крушил,

Хитрец, что стал стране обузой

И всех печально рассмешил

Американской кукурузой?

Палач без комплекса вины,

На царской пляшущий попойке,

Что, не осилив целины,

Посеял зёрна перестройки.

Времянок выстроив квартал,

Любуясь кукольной Бабеттой,

Он лишь кичился и мечтал

В навозных мух стрелять ракетой.

Наивной Кубы шоумен,

Пред бронзовой глупея вумен,

Не понял в свете перемен,

Что умный Кеннеди – не Трумен.

Ещё стучит в устах молвы

Его башмак непобедимый,

Но мать-то кузькину, увы,

Он показал стране родимой!

Во что же верила толпа,

Когда Хрущёв, грозясь упрямо,

Явить последнего попа

Ей обещал, взрывая храмы?

Углов кремлёвских старожил!

Достиг он пионерской славы –

Взрывчатку первым подложил

Под камни первой сверхдержавы.

Так что парламенту вполне

Лорд Черчилль отчеканил внятно:

– Друзья, Хрущёв – соратник мне!

Нанёс ущерб своей стране

Сильней, чем я, тысячекратно!

Похлопаем!

Вот это срам!

Когда, нарушив свой регламент,

Со смехом и презреньем к нам

Английский зашумел парламент!

Вот это нонсенс! Не у нас

Хрущёвский стиль разоблачили,

А кулаками бы не тряс,

Ему б и «нобеля» вручили!

Гонитель веры, атеист,

Предатель, сеятель убытка,

Губитель армии, троцкист,

Плясун, частушечник Микитка!

Чью сущность Гитлер с остротой

Узрел во власовской породе,

Сочтя предательство чертой

Неполноценности в народе?

Орёл

Ирина Семёнова

Снятся мне по ночам человекособаки,

Что меня убивали у всех на глазах.

Снятся мне по ночам иссык-кульские маки,

Прибалхашские степи да старый казах.

Он укрыл от безумной толпы иноверца

И не смог при прощании вздоха сдержать…

Просыпаюсь от боли, сжигающей сердце,

Словно нужно опять в никуда уезжать.

Разорвали империю в клочья границы.

Разжирели каганы на скорби людской.

Там, где царствует ворон – зловещая птица,

Золотистые дыни сочатся тоской.

Южный ветер хохочет в трубе водосточной,

По-разбойничьи свищет и рвёт провода…

Всё назойливей запахи кухни восточной,

Но немногие знают, как пахнет беда.

г. Всеволожск
Ленинградская область

Владимир Шемшученко

Я несу своё горе молчаливо и гордо

По извилистой тропке из мрака на свет.

Моя русская песня с перерезанным горлом

Где-то в горном ущелье умолкла навек.

Я держу за зубами моё русское имя,

Будто в жаркой пустыне последний глоток.

Моё русское имя под губами сухими

Кровоточит, клокочет, как бурный поток.

Я – лишь маленький камень на дороге джихада.

Я – песчинка страданий в грязи и пыли.

Вы меня сапогами не бейте. Не надо!

Моё русское сердце, не плачь, не боли!

Я тропинкою узкой шагаю упрямо

Мимо тех, кто проклятья вослед мне кричит.

А на кладбище русском моя русская мама

Под разбитым надгробьем скорбно молчит.

г. Волгоград

Юлия Артюхович

ПРОГУЛОЧКА

Песня о Бендерах 1992 г.

Вот оплот сепаратизма – детский сад.

Перекрытия лохмотьями висят.

Как в копеечку легли десятки мин.

Хорошо с пристрелкой было у румын.

Я бреду через Бендеры наугад

под внимательными взглядами солдат,

а над нами, как изваянная злость,

заводской трубы обглоданная кость.

Нет в округе неисклёванной стены.

А окошки-то уже застеклены.

Страшновато и нелепо вместе с тем –

будто стёкла оказались крепче стен.

Тут и там асфальт расплёскан, тут и там.

А за мною сумасшедший по пятам.

– Ты! Турист! – кричит. – Гляди, куда забрёл!

Где ж ты был, когда бомбили нас, орёл?..

Но послушай, да ведь я ж не виноват,

что ни разу не попал в подобный ад,

не свихнулся и не выгорел дотла, –

просто очередь до Волги не дошла.

По Бендерам, по Бендерам – в никуда,

в предстоящие, пропащие года...

По Бендерам, где грядущее страны

тупо смотрит из проломленной стены.

Волгоград

Евгений Лукин

Нищий в вагоне, как в годы войны.

Стон в переходах метро.

Милая Родина! Вновь мы больны.

Вновь оскудело добро.

Ветер позёмкой кружит во дворах.

Горестно дышит Москва.

Деньги опять превращаются в прах,

Словно сухая листва.

Песнь о «Варяге» мы пьяно поём.

Слёзы на лицах блестят.

А Севастополь без боя сдаём.

Прадеды нас не простят.

Москва

Анатолий Жигулин

1930 – 2000

...А государство валится

С пугающей поспешностью,

А «демократы» хвалятся,

Что за посты не держатся.

Трясли с плодами дерево,

Потом хрустели ветками,

Потом ползли на верх его

С супругами и детками.

А чтоб достать последнее,

Не упустить остатнее,

И ствол спилили-срезали –

Теперь поди поставь его!

Теперь собака мочится

На суть яблоконосную,

А яблок снова хочется,

С того и лики постные.

«Не во сто жил...» – устали, мол,

Со пня на пень себя неся,

Не дорожим постами, мол,

Уйдём и не оглянемся.

Ах, антисозидатели,

Ах, «прав-свобод» приверженцы,

Ах, от Отчизны-матери

В её несчастье – беженцы!

Найдём, мол, благодетелей

С не-хуже-благодатями...

– Всего-всего вам, детоньки, –

С родительским проклятием!

Вологда

Ольга Фокина

1937–2023

Крепка брехня, и танков новых нету.

И самолётов, и подлодок нет.

Стоят в строю советские ракеты,

которым двадцать или тридцать лет.

И если мы смогли недавно быстро

развеять на Кавказе чёрный дым –

в том нет заслуг армейского министра:

пока он чаще лупит по своим!..

Когда страну на клочья разорвали,

когда ублюдки предали Союз,

врагам казалось: мы – отвоевали,

и каждый русский скажет им: сдаюсь!..

Но это вряд ли. Разве что у трона,

где лизоблюдски топчется толпа,

опять воспрянет пятая колонна,

едва учуяв смуты времена.

Не так ли ныне? Кризис, катаклизмы –

и тут же, под шумок метя хвостом,

ползучий ренессанс либерализма

опять нахрапом прётся в русский дом.

Мы только из дверей его турнули,

а он в окошко внаглую полез.

Мы поплотнее окна запахнули –

а эта тварь в трубу скользит, как бес…

-------------------------------------------------

Но эти – ладно. Факт почти нормальный.

Клинический. С таких и спроса нет.

Но президент-то наш нетривиальный –

с чего бы вдруг для партий либеральных,

по духу местечковых изначально,

а далее – почивших беспечально,

решил по новой дать зелёный свет?

Что за привет из девяностых лет?..

Что за нужда народу видеть снова

Тех, у кого истлела мысли нить?

Глядишь, воскреснут призраки немцовых –

и чьи-то кости станут хоронить…

Пыль отряхнут бурбулисы, шабады;

гайдары, чмокнув, впрыгнут в бренный ряд;

а высшей государственной наградой –

не ельцинский ли орден утвердят?

Чур-чур меня! Составлен будь не к ночи

реестр из упомянутых персон…

А может, фантазирую я, впрочем,

и делать это вовсе не резон?

Что ж, каждый судит пусть на свой фасон.

Но то, что ныне деется, уж очень похоже –

всё сильнее, между прочим, –

на некий старый и дурацкий сон.

Пардон.

Москва

Евгений Нефёдов

1946 - 2010

Бедное сердце болит спозаранку

В горьком сознанье беды и вины.

Чудится, будто играет шарманка

Песню времён англо-бурской войны.

Видно, старухи не зря голосили.

Век начинался – слепое дитя.

Песня с шарманки прошла по России,

В пьяных застольях все жилы крутя.

Стакан в стакан! Споём, друзья,

О дальней стороне!

«Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!»

Земец и пахарь. Купец и карманник.

И с револьвером убойный студент.

Точка поставлена. Умер шарманщик,

Но продолжает играть инструмент.

Давняя музыка Родины милой,

Душу она бередит до сих пор.

Бурская пуля. Афганская мина.

Очередь из автомата в упор.

Прощай, любовь. Прощай, семья.

Погасни, свет в окне.

«Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!»

Вздыбились нации с именем бога

В год обезьяны, а может, змеи.

Стали уже убивать у порога

И распинать на глазах у семьи.

Снова обиды, плевки и проклятья –

Это шарманка поёт на износ.

Снятся мне душу продавшие братья

Каин и Авель, Пилат и Христос.

Нальём, споём, терпеть нельзя.

Утопим боль в вине.

«Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!»

Время гудит над дорогой метельной,

Словно не хочет тепла и добра.

И надеваю я крестик нательный –

Каплю надежды из серебра.

Москва

Владимир Костров

1935 – 2022

БЕСЫ

Копали землю, хлопали ушами...
Зимой дремали праздно и хмельно.
А в центре – дом откуплен ингушами,
а может, курдами. Не всё ль теперь равно?..
Был этот дом – как пугало на пашне!
Крестьяне этот дом, как воробьи,
сторонкой облетали: хоть и наши,
но всё ж таки – чужие, не свои...
Они всегда являлись по субботам –
на «мерседесах», со своей жратвой
и жгли костры. И шашлыки – до рвоты
коптили на земле полуживой!..
Они смеялись пламенно и смачно:
от них тряслись соседние дома.
И денег распечатывали пачки,
как будто – книг нечитанных тома!
Они с себя цепочки золотые
срывали и бросали в воду: лезь!
И – лезли старики и молодые,
холодный Волхов истоптавши весь!..
На снегоходах в тёмный лес влезали,
а возвращались гордо – как с войны!
И головы лосиные свисали –
с глазами, полными смертельной тишины...
...Потом их уносили «мерседесы» –
туда, где им светил златой телец!
И бабка Глаша причитала: «Бесы!..»
И, распрямившись, шла – как под венец.

Санкт-Петербург