Русская поэзия | Алексей Гусаков

МИЛОСТЬ

Я так и не пойму,

В чём истинная милость...

Она прошла войну,

А замуж – не случилось.

Она делила дом

С замужнею сестрою

И с теми, кто потом

Рождался в нём порою.

Затем она жила,

Как только свет потухнет,

Из своего угла

Украдкою – на кухню.

Из потемневших слив

Сочился дух сопрелый,

Когда её везли в приют для престарелых.

Вдохнуть ещё зимы

Уже не получилось...

Так что же знаем мы

Про истинную милость?

СТАРИКИ

Открывается почта,

и они – тут как тут.

Их казнили заочно,

а они всё живут.

Поминального списка

не озвучат за так.

По дороге до Стикса

отнимают пятак.

Сколько сволочь потешить?

Добредут старики

через сытую нежить

до последней реки.

Нет бесплатного брода..

Но они налегке,

наступают на воду

и идут по реке.

КРОМЕ

Нас никто нигде не любит –

это всё от суеверий:

мы, признаться, тоже люди,

если вы уже не звери.

Разглядите наши лица:

жить как мы – считай, искусство.

Есть у нас своя столица,

только наших там – не густо.

То не ваши бабы в центре

носят в лифчиках болонок?

Наши – тут, придя из церкви,

прут бидоны от колонок.

Мы плохого вам не кажем –

вы его найдёте сами.

Вам – труба без наших скважин,

мы обходимся дровами.

Мы прибили столько гадин,

им у нас – как-будто мёдом..

Это только Бога ради

можно быть таким народом.

Отдадим еды и платья,

для совсем задохлых – крови:,

на Земле все люди – братья!

Ну, конечно, русских кроме...

РОССЫ

Мы жили как и жили,

не для гнилых порфир

на нитках сухожилий

держа тяжёлый мир.

Нас вылепила вера

и повела с собой,

под воющие жерла

бросая слой на слой.

Бежали смертной славы

грифоны, змеи, львы,

за нынешним двуглавым

лежит нас – как травы.

Мы числимся в убитых, –

с тех пор как свет померк, –

но глиняные плиты

выносят нас наверх,

где пахнут дымом пашни, –

когда молчит война, –

бросайте в кости наши

тугие семена:

и по земле болезной,

синюшной от свинца,

шагнут полки железно

щемящего овса;

пройдут поля буруны,

сметая деревца,

и вытянутся в струны

перед ногой косца.

От зёрен перетёртых

пахнёт горячий дых

пробившихся из мёртвых

к оставшимся в живых.

Вам не должно быть страшно,

мы вас за всё простим,

пока в полях есть пашни

и семена в горсти.

На отческом погосте

на сотни лун и дён

вы зёрна в землю бросьте,

а мы – не подведём.

СТРОЙ

За все мои былые прегрешенья,

за лет слепых, бесплотных череду

могу ли я просить о разрешеньи

встать в самом первом, гибельном ряду.

Пока блудился в тёмном лабиринте,

ища на ощупь тоненькую нить,

на Русь проник очередной воитель

и повелел всех русских перебить.

Но не в открытой схватке рукопашной,

в которой равных русским нет как нет,

а в заугольной, подленькой, бумажной:

ползучей тварью в нужный кабинет.

И кто же знал, что их вокруг так много,

змеившихся до знака по кустам...

Мы, русские, – последние у Бога,

за нами жизнь безмолвна и пуста.

И все мои былые прегрешенья,

и все мои шатанья на краю –

простые артефакты воскрешенья

на месте в обескровленном строю.

* * *

Однажды люди русские: крестьяне и рабочие,

учёные, военные, врачи, учителя,

и старые, и малые, и остальные прочие,

на ком держалась, держится и быть должна земля,

исчезли , как и не было, не оплатив энергию,

не погасив квитанции за воду, связь и газ,

оставив платья нижние и всю одежду верхнюю,

и все приобретения (кто был к тому горазд).

Настало утро позднее – спешат служить чиновники,

жужжат, храня достоинство, на выделенный кошт.

Но…где же вечно пьяные, судеб дурных виновники,

ленивые, неумные? Кого теперь найдёшь?

А здесь вступили в действие совсем другие правила,

которые не вписаны ни в кодекс, ни в устав:

та суть, что русских сделала, потом сюда отправила –

до крайнего надеялась на них, как на Христа.

Исчезли люди русские с полей мировоззрения,

запутались астрологи в расположеньях звёзд.

Пока здесь жили русские – Бог проявлял терпение,

потом решил – всё без толку,

и их к себе вознёс.