* * *

Вовсе не глухи вода и камыш,

Немы лишь, немы лишь:

Что ж ты в потёмках пришло и стоишь,

Озеро Немереж?

-

Я и не звал тебя – просто шептал

Что-то потерянно,

Так, как ольховник, когда облетал

В стынущей темени.

-

Лист за листом – затихала листва,

О воду торкаясь,

Чтоб пожило в нас хоть час или два –

Тихое, тонкое.

-

Нет, не волненье, не грусть-полугрусть –

Жизнь не допевшая.

Слышишь, как, торкаясь, просятся в грудь

Дни облетевшие?

-

Вовсе не глухи, не глухи они –

Немы лишь, немы лишь.

А на всем свете – одни мы, одни,  

Озеро Немереж.

* * *

О Русская земля!

Ты уже за холмом…

        «Слово о полку Игореве»

Здесь монгольские степи срослись

С Русью – белой лобастой грядой.

Тишина... Здесь века пронеслись

Над живою и мёртвой водой.

Ковыли, тихо павшие ниц,

Да подлесок приречных яруг...

В этой повести нету страниц –

Только жажда, и норов, и – дух!

Только отблески трудных побед,

Только отзвуки горестных сеч.

В ней хохлацкого говора нет,

В ней москальского говора нет –

Ей знакома лишь русская речь!

Каждый шорох на ней шелестит,

Ворог ловит её, не дыша.

Только в ней – и отвага, и стыд,

И тоска, и мольба, и – душа...

Это всё не кончается вдруг –

За холмом, за донскою волной...

Почему ж, когда гляну на юг,

Вся Отчизна уже за спиной?

И опять тут кончается свет,

И беспамятства стелется дым.

И разменяна тысяча лет

На червонцы удельных гордынь...

ПИСЬМО ИЗ 41-го

-

Адрес краток: вместо дома-улицы –

Только номер почты полевой...

Детские каракули сутулятся:

ПАПКА

ПРИХОДИ СКОРЕЙ ЖИВОЙ.

ВАНЯ

МАМКА ЗАХВОРАЛА.

ХЛЕБУШКО НАМ С НЮШЕЙ

ОТДАВАЛА...

А САМА НЕ ЕЛА...

А МОРОЗ...

…Папке прочитать не довелось…

* * *

Спойте мне, снежно-грачиные клавиши,

Строчку, что шалый черкнул лисовин...

Небушка синего выньте – хоть краешек –

Из-за февральских слепых мешковин!

-

Серою мутью судьба заморочена,

В сумраке снова таится беда.

Шифером серым река заколочена –

Там, где прорехи меж сырного льда.

-

К чёрту обновки такие – с заплатами,

Серенький воздух, как будто спитой.

Разве за это с лихвой не заплачено

Болью височной, мольбой и тщетой?

-

Тёмной дорогою, гнутыми кущами

В полузадутой лесной полосе...

Синего-синего – сколько отпущено –

Так, чтоб зажмуриться – дайте! На все…

ПИСЬМО СВЯТОСЛАВУ

-

Как я живу? Да знаешь, Слава, – разно…

А хочешь, нарисую жизнь свою?

Туман… 

                И в нём леса по пояс вязнут.

И я, по сердце срезанный, стою.

* * *

Поле – в синей мартовской полуде.

Все в ручьях, как в ящерках, бугры.

И река, скучавшая по людям,

Ищет путь на ближние дворы.

-

Ребятишек с улиц не дозваться...

И деревья рядом с детворой,

Оказалось, могут улыбаться

Тёплою морщинистой корой.

 * * *

…И против теченья тугого –

Порывистый выплеск весла!

И вот уже заводь кугово,

Доверчиво чёлн обняла.

-

Качается неба громада,

И с поздней звездою рядком

Морщит мирозданье привада

Пшеничным глухим шепотком.

-

Мальчишка сутулится зябко,

Коленки ладошками трёт,

Но снасть оправляет – «как папка»,

Как тёртый, бывалый народ.

-

И снится далёким потомкам

И он, и челнок, и река.

И вечности отблеск на тонком,

Продрогшем пере поплавка.

     * * *

Когда уходят  хутора,

Крапива жжёт следы.

Как брошенная  детвора,

Бредут в огонь сады…

-

И я былое не отдам,

Не крикну: «Отпусти!»

Словам, как брошенным садам,

Всё в полымя брести.

* * *

Самодовольна и пуста,

Свой взгляд как будто в долг ссужая,

Глядит с печатного листа –

Вприщур и мимо – жизнь чужая.

Она и в холода, и в зной

Росла, видать, в оранжерее,

На сладкой почве привозной,

«Шанелью» сбрызнутой, жирея.

И вот явилась, и глядит –

Вприщур, в себе самой купаясь.

Но я не на неё сердит,

А на себя: кой чёрт я пялюсь?

И даже мучаюсь виной,

Что, ветром гнутый, битый градом,

Как тощий колосок ржаной,

Стою – с таким растеньем рядом…

ПАРАД 41-го

-

Судьбы нелепы опечатки,

И вязнет шепоток в ушах:

«Здесь век иной, и нет брусчатки,

Чтоб на века печатать шаг.

-

Здесь надо жить намного проще,

И незаметней, и серей…»

…Глухой райцентр, ночная площадь,

Стволы засохших фонарей.

-

И – ни души. И всё, что было

Судьбою, – исподволь, не вдруг –

Глухая темень обступила

И знамя рвёт моё из рук.

-

Но я – ты скажешь, труд напрасный? –

Свой свет врагу не отдаю.

Но я – уже на той, на Красной,

Брусчатой площади стою!

-

Похмельный бред? Больные нервы?

…Снег редкий. Злые сквозняки.

И рядом строит сорок первый

Свои последние полки.

       * * *

Навек приписан к рубежу,
Что отчий свет хранит,
Я никуда не ухожу –
Ни в злато, ни в гранит,
Ни в немоту, ни в кутежи…
Как в лопухах межу,
Страна бросает рубежи,
А я пока держу
Озябших дум глухую дрожь,
Отчаянье своё, –
И поймы, скошенной не сплошь,
Прорехи и рваньё.
И стёжку, что идёт пешком –
Ни тише, ни скорей, –
И очи порошит снежком
Нагих осокорей…
По мне, стервозная молва,
Не надо горевать!
Меня от этого сперва
Попробуй оторвать:
От звёзд, что мне даруют высь
Во тьме, – и от иных,
Что с горьким полынком срослись,
Созвездий – жестяных.
От взгляда батиных наград
Из-под суровых лет.
Ведь мне оставлен на догляд
Не берег – белый свет.
И в затишек я не сойду
С отеческих высот.
…А ветер, что всегда тут дул,
Страну, как снег, несёт…
И я, подмогою забыт
У сданных деревень,
Навек не в злато, не в гранит –
Вжимаюсь в хмурый день.
И, как бы ни был век жесток,
Позёмкой не завьюсь.
Сгинь, подколодный шепоток!
Я жив. Я остаюсь…

      * * *

Мужики увозят лодку,

Грузят на прицеп.

Тянут выстывшую водку

И ломают хлеб.

-

И опять стеклом гранёным

Руки холодят.

И туда, где жарко клёнам,

За реку глядят.

-

Медлят. «Приму» разминают. 

   – Осень… 

   – Да, дела…

Вспоминают, поминают

Жизнь, что утекла.

-

Никого впотяг не кроя,

Сглатывая грусть.

И опять садятся трое

В трактор «Беларусь».

 * * *

Кого ты ждёшь? Ушла утайкою

К обрыву, где простор и стынь.

А он – с потёртою фуфайкою,

Мазутом  пахнущей: «Накинь…».

-

Ночь за собой уводит ерики,

И шлях, таясь, уходит с ней –

Туда, где бьётся жизнь в истерике

Синюшных вспышчатых огней.

-

Где племя «ино» ждёт с подарками

И одаряет люд хмельной

То – дорогими иномарками,

То – даже родиной иной…

-

Кричит тебе: «Деревня тёмная,

Да кинь ты свой кизячный край!

Вот – вся в огнях – дорога торная –

Иди, обновки выбирай!»

-

Кого ты ждёшь? Созвездья грудятся,

Подходят с трёх родных сторон.

И змий ползёт… И всадник чудится…

И знобко душеньке… А он…

-

Ну, поманил бы речью яркою –

Так нет, катает желваки.

…Но ватник, что пропах соляркою, –

Не он ли снял с себя – «Накинь…».

-

И слово – трудное, угластое –

Одно

        решит судьбу твою.

Он, твой народ, не слишком ласковый,

Но с ним не страшно

на краю…

    * * *

Ты снилась мне, Река,

А я не знал, что снилась:

В груди, как у мыска,

Течение теснилось.

И всё, как наяву,

Как наяву, бывало:

К тому мыску листву –

И луны прибивало…

Восторг… И боль. И злость.

Заката угасанье.

И незнакомых лоз

Знобящие касанья.

Смыкала льды тоска.

Даль полыньёй дымилась…

Ты снилась мне, Река,

А я не знал, что снилась!

Смеялся. И тужил.

Шептал теченью: «Вы́тай!»

И тем теченьем жил,

Как крутояр подмытый…

* * * 

 А. Н.

Как перепутались пути,

Спеша найти дорожку ровную!

Я, задохнувшийся почти,

Целую полутьму перронную.

-

Никто не будет там встречать –

Там, на конечной, – кроме полночи.

Но отправление кричат –

И я ловлю рукою поручень.

-

И всё глядят из темноты

(Как одиноко им и боязно!),

Из слёз живых – мои черты,

Впотьмах отставшие от поезда…

  * * *

Чиркнет спичкой мышь летучая –

Красный бакен вспыхнет...

В листьях ясеня над кручею

День небесный стихнет.

-

Побредут деревья по лесу,

Звёзды задевая...

Чем-то острым в спину колется

Темнота – живая!

-

Обернусь – смеётся шёпотом,

Отвернусь – стихает.

Крикну: «Пропади ты пропадом!»

До утра вздыхает...

      * * *

Эти папки с жалкими тесёмками

(В новых, знаю, есть стальной зажим)…

И – родство с разбитыми просёлками,

Неуменье вётлам стать чужим.

Этот век – с его водою полою,

С понаплывшим в очи тяжким льдом…

С распахнувшей травы жаркой поймою,

До седин не отпускавшей в дом…

Эти книжки с угольками редкими

Неостывших слов (кого спасу?), –

Как дневник с хорошими отметками,

Что туда, к родителям, несу…

* * *

Вот и проглянуло вешнее солнышко

С вечных высот…

Рвёшься, влюбляешься, миришься, ссоришься…

А, пронесёт!

-

С тёмными льдинами, белёсыми тучами,

Крошевом дней…

Но как-то жалобно скрипнет уключина,

Горше, родней.

-

Скрипнет уключина за красноталами,

За ивняком.

И отзывается сердце усталое

Резко, рывком!

-

И заволнуется кровь поостывшая,

И, как тиски,

Давнее, дивное, не отпустившее

Стиснет виски.

-

Затрепыхается душенька грешная

Птахой земной.

Как же я ждал тебя, солнышко вешнее,

Этой зимой…

* * * 

–  В центре обрезали тополя, видел? 

–  Так пусто стало… 

                                Из разговора 

Райцентр, меня прижми

К ветвям своим недужным.

К тому, что меж людьми

Стихает ветром южным,

Ещё порой скользя

Застенчиво по лицам…

Что выказать нельзя

Усмешливым столицам.

Беда идёт горой,

А мы пойдём – долиной.

…Верни мне прежний строй –

Хотя бы тополиный!

Верни мне воздух твой,

Не «измы» и не культы…

Подёрнулись листвой 

Белеющие культи,

Но минет век – иль год –

И снова взвизгнут пилы.

Верни мне воздух – тот,

Что только вместе пили…

     * * *

Ночь. Одиночество. Всплески сазаньи…

Сколько здесь кровной, забытой родни!

Выйду к обрывам – сухими слезами

Плачут, от радости плачут они! 

-

И открывается горько и сразу –

Вовсе не смыслы мира сего:

Всё же нужней одинокому вязу,

Чтобы по-братски я обнял его.

-

Разве его я не помню, не знаю?

Разве я сердцем его не пойму,

Так не хотевшего – к тёмному краю,

Так подошедшего близко к нему?..

-

Вот и шепчу, что и знаю, и помню,

Радуюсь веточке каждой, листу –

Даже теперь, когда крайние корни –

Только ли вяза? – летят в пустоту.

РИСУНОК

-

А склянка уж давно почата

Осенних сумерек…

В тоске

Чирковых лапок отпечаток

Обводит иней на песке.

-

К чему клонясь, чего желая?

И я, как он, одним живу…

И, стылых губ не разжимая,

Карандашом бумагу рву.

-

Но опрокинут вязом сумрак –

И строк не видно. Ни одной.

А этот вот простой рисунок,

Как свет, стоит передо мной.

* * *

Ещё глоток, ещё глоток!

Ещё, ещё – пока не отняли!

Судак глотает кипяток,

Гоня его по краю отмели…

-

Как охмеляюще-вкусна

Кипящая вода закатная!

И в глубине мелькнёт блесна

Сбежавшей кипятковой каплею.

-

И он, крутнувшись на песке,

Налитый жадной силой жгучею,

Рванётся в бешеном броске –

Настичь судьбину неминучую…

 * * *

Эта жизнь и горька, и жалка,

Никому не нужна и никчёмна,

Но зачем-то жалею жука

С переломанным крылышком чёрным.

-

Поднимаю: он что мне – родня?

Иль хочу, чтоб душа отживела?

И так важно ещё для меня,

Чтоб и дочка его пожалела.

ТИМОФЕЕВКА

ЕЩЁ ЦВЕТЁТ КИПРЕЙ

-

Ещё цветёт кипрей

По вырубкам и гарям,

Ещё цветёт кипрей,

Ещё звенит пчела…

Но сердцу горячо

Недаром, брат, недаром

От музыки ночной

Утиного крыла.

Ещё цветёт кипрей,

Ещё помедлит выстрел,

И музыки полёт

Свинец не оборвёт…

Но низкий пал туман

И луговину выстлал,

И, кажется, в ответ

Метель вздохнёт вот-вот.

Ещё цветёт кипрей,

Ещё утрами жерех

Бьёт о воду хвостом –

Весь в брызгах перекат…

Но сумерки найдут

В осоках порыжелых

Тончайший посвист крыл

И грусть разбередят.

Тончайший посвист крыл

Как над водою слышно!

А может, просто слух

С годами всё острей?

И молодость прошла,

И всё так просто вышло:

Ни слёз, ни горьких слов…

Цветёт, цветёт кипрей…

    * * *

Север чёрно глядит,
Хлещет крупой по лодкам.
Голый лозняк чадит
Дымом своим коротким.

 

ЗАСЕЧНАЯ ЧЕРТА

     Родному райцентру

Живём – как празднуем на тризне,

И явь не гонит жуткий сон…

Живой, ты вычеркнут из жизни

И в чёрный список занесён.

-

Подойник звякает спросонок.

Скрипит телеги колесо.

Село… Не город, не посёлок.

И что из этого? И всё!

-

Не стали звать народ на площадь

(Там тополя одни шумят):

Единым росчерком – так проще! –

Уже ушёл военкомат.

-

По той же, на восток, дороге –

Неужто ворог у села? –

Ушли державные налоги,

Санэпидстанция ушла…

-

И скоро тёмными дворами

По звёздной и земной меже

Уйдёшь ты вслед за хуторами,

Что там, средь звёзд, бредут уже,

-

Прижав к груди терны да ивы…

Судьбу и свет даривший мне,

От кабинетной перспективы

Ты оказался в стороне.

-

Ни от беды, ни от Победы

Тебя летам не отделить.

Но ты – ты нынче слишком беден,

Чтоб чей-то гонор утолить.

-

Твои слова, твои туманы,

Твоё усохшее гумно,

Твои дырявые карманы

Век пришлый вывернул давно.

-

И отвернулся. Губы кривит.

И умнику кивает: «Вишь…».

А тот,  конечно, меры примет –

За то, что выжить норовишь!

-

За то, что пашешь и скородишь,

Печёшь рассветы, как блинцы,

И, гол и бос, всё сводишь, сводишь

Просёлков рваные концы.

-

И всё таишь – ну что ты скажешь! –

Дым отчий, глухо рвущий грудь…

И те концы худые вяжешь,

И воз пытаешься тянуть.

-

Не чужеземье под ногами…

Шумят, как думы ни горьки,

Берёзы – под Березнягами,

И под Замостьем – сосняки.

-

И подступает к горлу поле,

Невзгодой сбитое в комок…

Ты им не нужен нынче, что ли?

Ты – мог помочь, да не помог?

-

Бросать своих – такой завычки,

Хоть бой греми, не знают тут.

Кому же так мешают лычки

Твои, что их – с погоном рвут?

-

Хоть в окружении – не пленный

Солдат, не смят, не распылён,

Покуда рядом отделенный,

Покуда делит отделенный

Сухарь последний и патрон.

-

Поди, возьми бойца на веру,

Когда под смертью он бывал.

А отделенный тот, к примеру,

Он, крикнув, первым и вставал,

-

Чтоб взять окоп… Берлин и Прагу,

Гремя грозой, возьмут фронты…

Райцентр, рассыпься по оврагу,

Спрячь речку в лозы и кусты.

-

Пусть шарят в днях, на век твой зарясь,

Пускай грозят – перетерпи.

…Молчит монгол, молчит хазарин,

Полынью ставшие в степи.

-

Молчит потомок римской славы,

Давно ли – сорок третий год! –

Донской искавший переправы,

Нашедший – через Лету брод.

-

Как те сошли, сойдут и эти…

А ты с надёжными людьми,

Как ежевики колкой плети,

Траншеи старые займи.

-

Стань диким тёрном, повиликой,

Кинь им под ноги темноту.

И перед новым Полем Диким,

Не кочевым, но – диким, диким! –

Веди Засечную Черту…

* * *

Русь листок последний сронит –

И тогда заметим мы:

Нет, не нашим ветром клонит

Наши русские дымы! 

-

Наши травы, наши ветви,

Наши сумрачные дни…

Ну, а где же наши ветры,

Что гуляли искони? 

-

Что шумели, что летали,

Будто духи во плоти,

И смыкали, и сплетали

Годы, судьбы и пути… 

-

Обнимали… Обжигали!

И спасали от невзгод

Синим небушком в прогале

Разгулявшихся погод… 

-

Где ж вы, ветры? Не пора ли

Гикнуть, душу веселя?

Чтоб чужие не орали,

Нашу родину деля…

ЭТО ВРЕМЯ

* * *

«Наш паровоз, вперёд лети…»

       (из песни 20-х годов)

 * * *

 * * *

* * *

* * *