Русская поэзия | Станислав Минаков

Станислав Минаков

 
 
МИНАКОВ Станислав Александрович – поэт, прозаик, переводчик, эссеист, публицист. Родился в 1959 году в Харькове (УССР). С 1961-го по 1978 год жил в Белгороде (Россия). В 1983-м окончил радиотехнический факультет Харьковского института радиоэлектроники. Автор поэтических сборников «Имярек» (1992), «Вервь» (1993), «Листобой» (1997), «Хожение» (2004), «Невма» (2011), «Снить» (2014), а также книг прозы, энциклопедий и альбомов. Лауреат Международной премии Арсения и Андрея Тарковских (2008), Всероссийской премии имени братьев И.В. и П.В. Киреевских (2009), имени Б. Слуцкого (1998) и других литературных и журналистских премий России и Украины. В 2014 г. награждён золотой медалью «Василий Шукшин». Живёт в Белгороде.
 

  Саженцы
Пятница Параскевы
"солнце встало выше ели..."
"Старуха молча умирала"
Новая походная песня слободских полков
Голод. 1941 год. Харьков
"Человек тоскует по собаке"
"Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор..."
 

Саженцы

-

Матвей…

Степан…

Игнат…

Серафим…

Когда ей

принесли четвёртую похоронку,

она сидела в хате,

положив руки на чёрную столешницу,

и Таньке-почтальонке,

жалобно позвавшей из сенцев:

«Тётка Прасковья,

тётка Прасковья…» –

выдохнула в ответ

глухо и непонятно:

«Колышков,

колышков-то хватит?»

А потом

осторожно, как младенцев,

носила в огород из сарая

охапки

берёзовых саженцев,

расправляла в лунках

подрагивающие корневища,

и,

засыпав их,

вгоняла обухом топора

рядом с каждым саженцем

сосновый колышек,

и белой льняной полоской

связывала две тонкие вертикали –

живую и неживую.

А после,

закончив всё это,

направилась было в хату,

да вдруг охнула,

привалилась к стене

и,

выгибаясь всем телом,

неловко запрокинув голову,

немым криком

стала оползать вниз,

заталкивая в рот

конец платка

и сдирая спиной

облупившуюся штукатурку…

-

(Стихотворение из цикла

«Война. Фрагменты общей памяти»)





ПЯТНИЦА ПАРАСКЕВЫ 

-

Прасковья Иванна Ромашкина  

в пятницу, второго мая две тысячи третьего года от Рождества Христова  

оделась нарядно:  

в синий (как небо) платочек,  

зелёную (как лес) кофту,  

чёрную (как земля) юбку. 

Мы с Юрком подсели к ней на лавочку 

у целительной купели Серафима Саровского.  

– Вона, кака у тебя борода-то, а лицо молодое, – сказала мне 

Прасковья Иванна. – Ты с какого года будешь?  

– С пятьдесят девятого, бабушка. 

– А я – с шишнацатого, – сказала Прасковья Иванна 

и улыбнулась во весь однозубый рот. 

– Сорок три года разницы. И мне столько же. А всего: 

– Осьмдесят шесть! – не без озорства воскликнула Прасковья Иванна. 

– Бабушка, купаться будете? – спросил Юра. 

– Из вёдрышка. Меня сноха польёть. 

– А давайте мы вас сфотографируем! 

– Мне бы – с батюшкой Серафимом.  

Юра и снял её: 

возле большой иконы преподобного Серафима, 

опирающуюся на палку.

Двое: не плоть от плоти, но дух от духа.

И еще Юра снял:

то Прасковья Иванна смеётся со мной,

а то – я с ней, 

то Прасковья Иванна с сыном Иваном (главный на заводе каких-то агрегатов),

внуком Иваном да снохой Еленой,

а то – все мы, двенадцать харьковских паломников,

вместе с семьей Прасковьи Иванны

(попросили дядечку нажать на кнопку); 

мы – уже послекупельные, со взъерошенными ветром мокрыми волосами, 

и Прасковья Иванна –

в синем (как небо) платочке,  

зелёной (как лес) кофте 

и чёрной (как земля) юбке. 

Фотки мы теперь отошлём 

в село Абрамово Арзамасского района Нижегородской области,  

благо, почта нынче работает хорошо, 

послание дойдёт быстро: днёв за пятнадцать-семнадцать – 

из Харькова сначала через Киев,

потом через Брянск,

затем – Москву, Нижний, Арзамас.

И будут у Прасковьи Иванны Ромашкиной

стоять на полочке снимки:

она у целительной купели –

с сыном Иваном, внуком Иваном и снохой Еленой,

и отдельно – вдвоём с батюшкой Серафимом – 

на веки на вечныя. Дух от духа.





    * * *

солнце встало выше ели
спору факт не подлежит
неужели неужели
мой отец в земле лежит
в шаге от моих сандалий
в глубину на шесть штыков
ближе близи дальше далей
в землю лёг и был таков
воробьи клюют печенье
перед клювом у клеста
для блаженной попеченье
есть у этого креста
ходит странная Тамара
крошит крошечки на крест
это ж радость а не кара
если птица здесь поест
всё лежащему веселье
две синички два клеста
отмечают новоселье
возле нашего креста
постою но не завою
лишь примну седой висок
тятя тятя Бог с тобою
птицы небо и лесок

 





       * * *

Старуха молча умирала.
Белел лица скуластый мрамор.
Неумолимо убывало
пространство меж двумя мирами.
 
Ей светом яркий мрак казался.
А со стены, из рамы ветхой,
глядело жёлтыми глазами
десятиликое семейство.
 
Лампадный свет ломало ветром.
Осины ныли в небе рваном.
Последняя в пустой деревне
старуха тихо умирала.
 
Царапал ставни ветер зимний,
скоблил ладони стылых крыш.
И в дверь открытую сквозило.
Но было некому закрыть.




НОВАЯ ПОХОДНАЯ ПЕСНЯ СЛОБОДСКИХ ПОЛКОВ

Ю. Г. Милославскому

Ветерок развевает знамёна,
За рекой полыхнула заря,
И на Запад уходит колонна
От Покровского монастыря.

По Полтавскому шляху – на Киев –
Командиры пехоту ведут.
Это наши полки слободские
За победой на Запад идут.

Наши жизни, солдат, не напрасны,
Потому что написан у нас
На хоругви родимой, на красной
Образ Истинный – Харьковский Спас!

Преисполнена воли и стати,
Осенённая с Горних высот,
Озерянскую Божию Матерь
Мерефянская рота несет.

А за ней с чудотворной Песчанской
Выступает Изюмский отряд,
Чтобы нечисти американской
Прекратить непотребный парад.

Эй, раздайся, мерзотина злая!
Это явная явь, а не сон:
Вместе с нами идут – Николаев,
Севастополь, Донецк и Херсон!

Поднимайтесь – и Ворскла, и Уды,
Встань, народ, – от Сулы до Донца –
Против ведьмы и против иуды,
У которого нету лица!

Мы не предали отчую славу
И над Лаврою свет золотой!
Постоим за Луганск и Полтаву,
За поруганный Киев святой!

Погляди-ка: над хатой саманной –
В белом небушке, с синим крестом
Наш апостол, Андрей Первозванный,
На врага указует перстом!

Для солдата нет смерти напрасной –
Потому что написан у нас
На хоругви родимой, на красной
Образ Истинный – Харьковский Спас!

 





ГОЛОД. 1941 ГОД. ХАРЬКОВ

Ворона рухнула на снег.
Заржал охранник, перезаряжая карабин.
И мёрзлый смех
костляво
в воздух бил.

Затвор проклацал.
Каблуком
снежинки сплющивая в треск,
шагнул охранник. Под окном
в снегу чернел вороны крест.

Зашёл за угол полицай.
Мне руку молча стиснул брат.
Скользнуло мукой по лицу –
пора!

И пусть нас не минует суд
за то, что так хотелось жрать!
А нам светил вороний суп,
предчувствием нутро сжигал

лиловый запах потрохов.
…Рванули с братом в переулок,
таща ворону за крыло.

На снег стекала кровь из клюва…





* * *

Человек тоскует по собаке.
То и есть та самая тоска:
слышится как будто паки, паки –
ближний лай из дальнего леска.

Человек глядит на юго-запад,
видит там коричневый закат.
А слезоточивый пёсий запах
 не уходит никогда, никак.

Может быть, пора угомониться,
и наступит в целом благодать.
Ты жива ещё, моя мопсица?
Трудно с расстояньем совладать.

Но помеха ль сотня километров
 нам для броневого марш-броска?
Заиграйте на рояле «Petroff»,
чтобы враз покинула тоска!

15.01.2015
Россия



 * * *

Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор.
И воцарится хам – в шароварах, с мобилой и ноутбуком.
Всучат ему гроссбух, священный, фатер его с гроссмуттер:
бошам иль бушам кланяйся, лишь не кацапам, сукам.

Русский язык пресечётся, а повыползет из трясин-болотин
отродье всяко, в злобе весёлой плясать, отребье.
Но нам ли искать подачек в глумливых рядах уродин!
Не привыкать-знать – сидеть на воде и хлебе.

Перешагни, пере- что хочешь, пере- лети эти дрянь и мерзость,
ложью и ненавистью харкающее мычанье!
...Мы замолчим, ибо, когда гнилое хайло отверзлось,
«достойно есть» только одно – молчанье.

Что толку твердить «не верю», как водится в режиссуре!
...Мы уйдём – так кот, полосатый амба, почти без звука
от убийц двуногих уходит зарослями Уссури,
рыжую с чёрным шерсть сокрывая между стеблей бамбука.

Водка «Тигровая» так же горька, как старка.
Ан не впервой, братишки, нам зависать над бездной.
Мы уйдём, как с острова Русский – эскадра контр-адмирала Старка,
покидая Отчизну земную ради страны Небесной.

2009