Русская поэзия | Владимир Яковлев

Владимир Яковлев

 
 
ЯКОВЛЕВ Владимир Геннадьевич (1952–2016) родился в с. Житное Искрянинского района Астраханской области в семье рыбака. С 1970 по 1972 г. служил в армии в частях морской пехоты. В 1973 г. поступил в Кубанский сельскохозяйственный институт (Краснодар). В 1985 г. поступил на дневное отделение Литературного институт им. Горького в Москве, которое и окончил в 1990 г. Занимался на семинаре поэзии у В.А. Кострова. В 1989 г. издал за свой счёт первый и единственный сборник стихов – «На границе времён». После окончания Литинститута работал редактором в издательстве «Новатор», переводчиком и редактором в издательствах «АСТ» и «Крон-пресс».
Более 25 лет не писал стихов. Вернулся в поэзию в 2014 г. и уже будучи тяжело больным человеком за два года до смерти написал более 100 стихотворений.
Жил и похоронен в Москве.
 

  К 23 февраля
Преподобный Иринарх
Баллада о дедушке
Опять со станции Лихая
Ухожу на все четыре стороны
Этот день
Ходила Богородица по мукам
"Опять на землю льётся холод..."
Браконьерская история
Бабушка
 

К 23 ФЕВРАЛЯ

Почему не призовут повесткою
Меня снова в армию советскую?
Почему молчит тот военком,
Что прислал бумажку мне казённую
И назначил молодость бессонную?
Где лежит он? Под каким венком?

Где лежит страна моя огромная,
По которой от Баку до Гродно я
Мог проехать и проплыть без виз?! –
Дым клубится над её руинами,
Над её косыми украинами –
Хохот бесов да разбойный свист.

Пусть мы были немтыри и ватники,
Но мы были в космосе и в Арктике
И своей страной гордились мы!
Пусть носил я крестик свой под тельником
И ходил в пивбар по понедельникам,
И не зарекался от тюрьмы!

Но не нами предана и продана
И с кровавой жадностью обглодана,
И раздолбана, расчленена
Наша оклеветанная Родина.
И себя винить не стоит вроде нам,
Но – терзает, но – грызёт вина.

И пускай не ты один безмолвствовал,
Когда всем нам не хватало воздуха,
Когда самый главный, пьяный вдрызг,
О свободе громко философствовал,
И от их глумления бесовского
Ты в тоске и муке губы грыз!

Где же был тот военком советский,
Что бы мог призвать меня повесткой?
Под каким теперь лежит венком
И уже не вспомнит ни о ком?




ПРЕПОДОБНЫЙ ИРИНАРХ

Шёл угодник Божий
преподобный Иринарх.
Шёл с привычной ношей –
со крестом на раменах.

Повелел игумен –
вот и шёл он на Москву.
Шёл по тропкам куньим
по суглинку и песку.

Сзади в дивном блеске
рдели звонкие кресты –
то Борисоглебский
плыл по небу монастырь.

Пела речка сбоку,
впереди – боры стеной.
Славки славят Бога
в тишине берестяной.

Гикнет чаща лешим –
свистнет бес и сгинет вмиг.
«Боже, аз есмь грешен!» –
крестится смиренный мних.

Там, за окоёмом,
где бессилен бренный взор,
взором потаённым
зрит он горе и разор,

Казни и пожары,
и нашествие Литвы...
Крепко в посох ржавый
пальцы чёрные влиты.

Крепок телом старец
и душа его легка.
Позади остались
поймы, войны и века,

Беды и невзгоды –
все смогли-превозмогли.
Над Кремлём восходит
солнце Рускыя земли.

Красные хоругви,
перезвоны день-деньской...
Будем живы, други,
между Богом и Москвой.




БАЛЛАДА О ДЕДУШКЕ

Февральской ночью, метельной и длинной,
он был унесён оторвавшейся льдиной,
гонимой на юг беспощадным норд¬вестом
к пустым горизонтам, всем бурям отверстым.

Гонимый во тьме этой бурею злою,
он слушал, как море у льдины слоёной
шипело, взбираясь по каждому слою,
и било в подошвы волною солёной.

Он смерть уже видел, когда на рассвете
(внезапно студёные чёрные волны
затихли, как рыбы, попавшие в сети)
его обнаружил баркас рыболовный.

Он выжил. Вернулся в родную сторонку,
чтоб снова ломать свою долю крутую…
Тогда получил он одну похоронку,
затем получил похоронку другую.

Был хлеб его – горек. Был день его – тёмен.
Но жить было нужно, во что бы ни стало!
Он снова рыбачил. Мотался по тоням.
И рвали ветра его парус усталый.

А не было ветра – хватался за вёсла.
Обедал и спал прямо в лодочном трюме.
Казалось: навеки работать завёлся…
Он вырастил нас – своих внуков – и умер.

…Над домом его нынче кружится ветер.
И соком земли наливаются груши.
Где ставит теперь он свой старенький вентерь?
Какая волна его носит и кружит?

Не знаю… Но помню я сердцем ребячьим
лицо его смуглое, будто из меди,
когда уплывал он за счастьем рыбачьим
по вечной реке нашей жизни и смерти.




ОПЯТЬ СО СТАНЦИИ ЛИХАЯ

Опять со станции Лихая
Уходит поезд на восток.
И ночь уходит, полыхая,
От Волгограда за Ростов.

Донская степь звенит на стыках
Пустых дорог и тишины.
И горько спят в вагонах тихих
Бегущие от той войны.

И лишь мальчишку из Луганска
Не успокоит проводник,
Когда опять свистит фугаска,
Убившая его родных.

22.08.2014




УХОЖУ НА ВСЕ ЧЕТЫРЕ СТОРОНЫ

С радостью, с молитвами Христовыми
Ухожу на все четыре стороны.

С мокрыми ветрами и сиренями
Ухожу за все четыре времени.

Ухожу дорогами солдатскими –
Адскими кругами сталинградскими.

Долгими ночами госпитальными
С голосами и гудками дальними.

По обрывам снов, по узкой досточке,
Где потом истлеют наши косточки.

Ухожу в сырой рассветной роздыми,
Разодрав снегов тугие простыни.

По туманам рек, по хляби мартовской
Ухожу туда, где встречусь с матушкой.

Где с батяней разопьём по стопочке
Его горькой, как судьба, настоечки.

Где остановлюсь у края самого,
Всё переживу и вспомню заново.

В тишине, под золотыми кущами,
С небесами, на закат текущими.

2016




ЭТОТ ДЕНЬ

1

В этот день, простылый, непогожий,
Дождь – такой же, как и я, прохожий –
Тащится по скверам городским
Мимо мокрых голубей и кошек,
Так сегодня на людей похожих
Хмуростью и взглядом воровским.
Этот день, на прежний не похожий,
Холодком скользит, шуршит по коже,
Как листва под меленьким дождём
На границе воздуха и тверди.
В этот день я в собственном бессмертье,
Как вчера, уже не убеждён.

2

Этот день, лучами промываем,
Катится со стареньким трамваем
Стуком отмеряя каждый стык,
К тучам, подступающим с окраин,
Где осенний свет почти сакрален
В голых рощах и полях пустых.
Где ещё верней и обострённей
Слышишь каждый шорох посторонний,
Каждый всхлип над вечностью болот,
Каждый вдох и выдох, каждый отзвук
И под крыльями звенящий воздух –
Ангелов невидимый полёт…




ХОДИЛА БОГОРОДИЦА ПО МУКАМ

Ходила Богородица по мукам,
По адовым кругам – и с каждым кругом
Всё меньше оставалось бренных сил.
И плакала, сердешная. И тихо
Просила не спешить архистратига.
Но шёл вперёд небесный Михаил.

По тернию, по угольям босыми
Ступая ноженьками, думала о Сыне.
По зыбям мёртвым и пустыням шла,
Где ни одной звезды на небосводе,
Где страшен гнев, где темен лик Господень,
Где участь всех горька и тяжела!

И молнии, разящие из мрака,
И вихри, восходящие из праха,
И души, вопиющие из ям –
Всё сердце материнское объемлет,
Всем жалобам, мольбам и воплям внемлет.
И лик её любовью осиян.

В кромешной тьме цинизма и безверья
Бреду, как пёс, мучительно трезвея,
На тихий свет, что теплится вдали.
Спаси, Пречистая, глухие души
От муки атомной и смертной стужи.
И жажду истины любовью утоли!

«Хождение Богородицы по мукам»  –  популярный в древнеславянской письменности апокриф, представляющий собой перевод и отчасти переделку греческого «Откровения пресвятой Богородицы». Текст описывает муки грешников в аду. Поражённая мучениями, Богородица обращается к Господу с мольбой об облегчении участи грешников. Пользовался особой популярностью у старообрядцев




* * *

Опять на землю льётся холод
из галактических глубин,
на крышах сёл и в рощах голых
мерцая светом голубым.

Опять летит в ночные дали
над Волгой тройка вороных.
Звенит, раскалываясь, наледь,
храпит, оскалясь, коренник.

И ничего не нужно, кроме
вот этих яростных коней
да месяца в ольховой кроне,
да песни и гармони к ней!

И чтоб навстречу острый холод
да степь сияньем голубым!
И чтоб горели окна в школах!
И чтобы Пушкин был любим!




БРАКОНЬЕРСКАЯ ИСТОРИЯ

Пальцы тревожила тяжесть ножа.
Лезвия сталь – остра.
В белое горло вонзил и нажал,
и распорол осетра.

Чуял, покорное тело кроя, –
много икры он даст.
Вынул, руками раздвинув края
раны, и выложил в таз.

И осетра, что от боли стонал,
молча свалил через борт.
Дрогнула глубью речная страна –
жив был осётр, а не мёртв.

Плыл он, живот свой разрезанный сжав.
Звёзды с водою глотал.
Как холодна, как чиста и свежа
эта родная вода!

А человек смыл кровавую грязь
с пальцев – река унесёт.
…Сколько потом бы ни ставил он снасть,
вытащит – мёртвый осётр.




БАБУШКА

На улице Ватутина
Стоял наш отчий дом.
В июльский жар полуденный
Прохладно было в нём.

На яблоках настоянный
Сквозил небесный свет
Над древними устоями,
Которых больше нет.

Жила там наша бабушка –
Стройна и высока.
Была строга и набожна.
И на подъём легка.

Лишь окна светом тоненьким
Краснели на заре,
Она уже подойником
Звенела во дворе.

Потом ходила с вёдрами
На Волгу за водой –
Тропиночками твёрдыми,
По кромке золотой.

И прибиралась в горнице –
Ведь голова всему.
Летала птицей-горлицей
По дому своему.

Читала на ночь Библию,
Как было испокон.
И, как в годину гиблую,
Молилась у икон

Над каждой похоронкою,
Над каждым из сынов –
Над чёрною воронкою
Своих бездонных снов…

И горько пахло донником
На утренней заре,
Когда она подойником
Звенела во дворе.

И уходила с вёдрами
В небесные края –
Анастасия Фёдоровна,
Бабушка моя!