* * *

Е.М. Раевской

Ах, мама, мама! Как ты пела, мама!

Тебя уж нет, но голос твой – во мне.

Он всё звучит и нежно, и упрямо.

И сердце стынет в горьком полусне.

-

В той тихой песне было много боли.

Про чёрный омут, вербы, тростники.

Про васильки, которые для Лёли

Вы собирали в поле у реки.

-

Ушло навеки всё, что было близко.

Лишь васильков – косою не скосить.

Забыл слова из песни материнской.

Забыл слова и некого спросить.

  * * *

Ах, как весело листья летят

И шуршат по безлюдному скверу!

И соборы крестами блестят

И хранят позабытую веру.

-

Сберегают в осенней тиши

И несут из столетья в столетье

Нерешённую тайну души,

Неизбывную жажду бессмертья.

-

По старинной по белой стене

Над сухим, над развеянным клёном

Я иду в ветровой тишине,

Словно к рощам лечу отдалённым.

-

Этот вечный простор с высоты

Всё тревожней, туманней и глуше...

И с обрыва слетают листы,

Словно наши бесплотные души.

* * *

Земля, земля…

Следы копыт

На голубой прибрежной глине.

И слышно,

Как ветла скрипит.

И веет горечью полыни.

-

Уже и вспомнить не могу,

Когда она в меня запала –

Ветла на низком берегу

И тихий шелест краснотала.

-

И то далёкое село,

Где жизнь когда-то начиналась.

Как будто время не ушло,

А навсегда во мне осталось.

-

Остался тот далёкий дом

И блеск росы по жёлтым пожням.

Наверно, так уж мы живём –

Не только нынче,

Но и в прошлом.

-

И слышится: ветла скрипит.

И сердцу дóроги доныне

Пучки травы,

Следы копыт

На голубой холодной глине.

* * *

Полынный берег, мостик шаткий.

Песок холодный и сухой.

И вьются ласточки-касатки

Над покосившейся стрехой.

-

Россия…Выжженная болью

В моей простреленной груди.

Твоих плетней сырые колья

Весной пытаются цвести.

-

И я такой же – гнутый, битый,

Прошедший много горьких вех,

Твоей изрубленной ракиты

Упрямо выживший побег.

Утиные Дворики

-

Утиные Дворики – это деревня.

Одиннадцать мокрых соломенных крыш.

Утиные Дворики – это деревья,

Полынная горечь и жёлтый камыш.

-

Холодный сентябрь сорок пятого года.

Победа гремит по великой Руси.

Намокла ботва на пустых огородах.

Увяз «студебекер» в тяжёлой грязи.

-

Утиные Дворики…

Именем странным

Навек очарована тихая весь.

Утиные Дворики…

Там, за курганом,

Ещё и Гусиные, кажется, есть.

-

Малыш хворостинкой играет у хаты.

Утиные Дворики…

Вдовья беда…

Всё мимо

И мимо проходят солдаты.

Сюда не вернётся никто никогда…

-

Корявые вербы качают руками.

Шуршит под копной одинокая мышь,

И медленно тают в белёсом тумане

Одиннадцать мокрых

Соломенных крыш.

* * *

Здравствуй, степная деревня!

Белый сухой полынок.

Стали родные деревья

Чёрными пнями у ног.

-

Родина! Хатой саманной,

Стылой лозой у плетня,

Далью пустой и туманной

Снова ты манишь меня.

-

Ветер за старой поветью

Треплет кусты конопли.

Нет и не будет на свете

Ближе и горше земли.

-

Свет золотой и тревожный.

Что ещё там, впереди?

На обнажённые пожни

Скоро прольются дожди.

-

Всё ли я сделал на свете,

Чтобы спокойно глядеть

В дали холодные эти,

В эту сентябрьскую медь?

-

Может, за далью размытой,

За луговиной степной

Что-то навеки забыто,

Что-то потеряно мной?

-

Что там темнеет у стога

Сквозь просяное жнивьё?

Может быть, это дорога

В дальнее детство моё?

-

Что там вечерняя синька

Прячет в просторе полей?

Может быть, это косынка

Матери старой моей?

Родина

-

Помню я: под сенью старых вишен

В том далёком,

В том донском селе

Жили пчёлы в камышовых крышах –

В каждой камышинке по пчеле…

-

Родина!

Простая и великая.

В давнем детстве, от беды храня,

Древними архангельскими ликами

Строго ты смотрела на меня…

-

А потом,

Позвав в края суровые,

Где весной не встретишь зеленя,

Жизнь взвалила рельсы стопудовые

На худого, юного меня.

-

Я копал руду на Крайнем Севере.

Много лет я молока не пил.

Только ты, земля моя,

Не верила,

Что тебе я в чём-то изменил.

-

Всё прошёл я:

Трудные дороги,

Злой навет и горькую беду,

Чтобы снова пальцами потрогать

Пыльную в канаве лебеду.

-

Я опять с тобой,

Земля просторная,

Где за клином старого жнивья

Под горой стоит село Подгорное –

Родина негромкая моя;

-

Где висит над хатой 

Месяц рыжий;

Где в прозрачной невесомой мгле

Пчёлы спят под камышовой крышей –

В каждой камышинке по пчеле…

* * *

Игрушечной нашей любви

Слегка не хватало печали…

И синие чайки кричали,

И сонные сосны качали

Над нами вершины свои.

-

А впрочем, была и печаль,

Как это притихшее море,

Как музыка

В Домском соборе,

Когда забывается горе

И кажется:

Жизни не жаль.

-

А после

Была и тоска,

Глухая, как поздняя осень,

Когда необуздан и грозен

Прибой из волны и песка.

-

А что ещё нужно душе?

Немного любви

И тревоги,

Немного листвы на дороге

И ветра в сухом камыше.

-

Но главное – эта печаль,

Как тихое, кроткое море,

Как музыка

В Домском соборе,

Когда забывается горе

И кажется:

Жизни не жаль.

     * * *

Нищий в вагоне, как в годы войны.

Стон в переходах метро.

Милая Родина! Вновь мы больны.

Вновь оскудело добро.

-

Ветер позёмкой кружит во дворах.

Горестно дышит Москва.

Деньги опять превращаются в прах,

Словно сухая листва.

-

Песнь о «Варяге» мы пьяно поём.

Слёзы на лицах блестят.

А Севастополь без боя сдаём.

Прадеды нас не простят.

 * * *

Соловецкая чайка

Всегда голодна.

Замирает над пеною

Жалобный крик.

И свинцовая

Горькая катит волна

На далёкий туманный

Пустой материк.

А на белом песке –

Золотая лоза.

Золотая густая

Лоза-шелюга.

И солёные брызги

Бросает в глаза,

И холодной водой

Обдаёт берега.

И обветренным

Мокрым куском янтаря

Над безбрежием чёрных

Дымящихся вод,

Над холодными стенами

Монастыря

Золотистое солнце

В тумане встаёт…

Только зыбкие тени

Развеянных дум.

Только горькая стылая

Злая вода.

Ничего не решил

Протопоп Аввакум.

Всё осталось, как было.

И будет всегда.

Только серые камни

Лежат, не дыша.

Только мохом покрылся

Кирпичный карниз.

Только белая чайка –

Больная душа –

Замирает, кружится

И падает вниз.

    * * *