Русская поэзия | Геннадий Касмынин

Геннадий Касмынин

 
 
КАСМЫНИН Геннадий Григорьевич (1948 - 1997) родился в селе Казачка Саратовской области. Работал в колхозе, на заводах Саратова. Служил в армии. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Поэтические сборники: «Горький клевер» (1975), «Грибница» (1979), «Вещий камень» (1981), «Однажды и навсегда» (1987), «Гнездо перепёлки» (1996) и другие. Работал заведующим отделом поэзии в журнале «Наш современник». Жил в Москве.
 

  "Домик жил и донник цвёл..."
"Столичный трёп, и звуки вальса..."
Не плачьте, русские, Мы – есть!
Уезжаю отсюда
Ветер
Гнездо перепёлки
Окно для шагов
 

* * *

Домик жил и донник цвёл,

Мальвы шёлком шелестели…

Топором скоблили пол,

Тыкву пареную ели.

-

Шли куда-то облака,

Шли быки с такой же силой,

И кисет для табака

Вышит был рукою милой.

-

День прошёл. Другой прошёл.

Век прошёл… А птицы пели,

Домик жил и донник цвёл,

Мальвы шёлком шелестели.

-

Не менялась жизнь никак.

Уходили в землю внуки.

То же сено на быках.

И кисет. И те же руки.

-

Как же нужно было так

Не любить, не знать всё это,

Если нынче на болтах

Еле держится планета.

-

Громыхает ржавый шар,

Не цветёт на свалке донник,

Знать, кому-то помешал

Белый-белый в мальвах домик…





* * *

Столичный трёп, и звуки вальса,

И поученья дотемна…

Провинция, объединяйся!

При том поменьше пей вина.

-

Чисты снега твои доныне,

Леса не вырублены все,

И есть не взятые твердыни

На среднерусской полосе.

-

Уроки Родины суровы:

Элита с придурью, глупа,

И есть кующая оковы,

И есть скулящая толпа.

-

И нет спасения в больнице,

И нет на шкодников ремня…

Не верь, провинция, столице,

Сегодня правда – вне Кремля.

-

И потому не прибедняйся,

Что силы нет и страшен враг, –

Провинция, объединяйся!

И начинай державный шаг.





НЕ ПЛАЧЬТЕ, РУССКИЕ, МЫ – ЕСТЬ!

-

Мальчишка, чуть из колыбели,

У папки просит: «Сделай меч…»

И дышит запахом шинели

С его разжалованных плеч.

-

На глине, супеси, подзолах

Не быстро вырос паренёк:

Среди подсолнухов – подсолнух,

Для деда с бабкой – огонёк.

-

Когда в стране вскипели споры

И разъярились голоса,

Он защитил свои просторы,

Свои деревни и леса.

-

Упал, простреленный навылет,

На Красной Пресне в октябре,

И по нему рябина выльет

Всю кровь, все слёзы на заре.

-

Над поминальною закуской

Не произносим слово «Месть!»…

Таким он был, обычным русским.

Не плачьте, русские,

Мы – есть!





УЕЗЖАЮ ОТСЮДА

Без пятнадцати пять – без
шестнадцати шесть:
Час прошёл, остаётся минута.
Я успел всю зарплату пропить и 
проесть,
Но не сыт и не пьян почему-то.

Без семнадцати семь я пришёл на
вокзал,
Посмотрел расписание, ладно:
– Уезжаю отсюда! – кассирше
сказал. –
Дай мне в тамбур билет забесплатно.

И пока открывалась для ругани пасть,
Вся в каком-то помадном сиропе,
Я успел раствориться, слинять и 
пропасть,
Как борцы за свободу в Европе.


Увези меня, поезд, возьми,
проводник,
Не оставьте, сограждане брата!
Я из тьмы пролетарской для счастья
возник
И вернуться желаю обратно.

Тут и взяли меня за кадык молодцы,
Подхватили под слабые руки
И туда повели, где сидели отцы,
Где в тряпье восседали старухи.

Где ментов проклинала и выла шпана.
Заголяла бедро потаскуха
И прильнуть зазывала начальничка:
– На!
Поцелуй за бесплатно, Петруха!

Неподкупная стража шуршала пером,
Заносила в реестрик добычу,
Словно правил веслом равнодушный
Харон,
Наклоняя головушку бычью.

Это были герои великой страны,
Шлак эпохи, свезённый в отвалы.
Добровольцы, окопники, 
гвозди войны
Пулемётчики и запевалы.

Это были красавицы лучших годов, 
Как в игрушках и звёздочках ёлки,
Сладкоежки, франтихи с букетом
цветов
Метростроевки и комсомолки.

Их теперь за своих принимала шпана
И деваха с Тишинского рынка…
Спотыкалось перо, и сопел старшина,
Чемпион привокзального ринга.

…Мне решётку открыли под утро:
–  Иди!
Не забудь заплатить за ночёвку…
Рассветало. На выборы звали вожди,
Проявляли торговцы сноровку.

На асфальт у вокзала вставали 
в рядок
С колбасой, сигаретами, сыром.
И открылось метро, и вошёл я,
браток,
Самым первым в него пассажиром.

Никуда не уедешь, пока не дойдёшь,
А дойдёшь до квартиры на первом, –
Те же окна в решётке, и тот же галдёж:
–  Что ж ты делаешь, сволочь, зачем
же ты пьёшь,
Что ж ты пилишь, скотина, по
нервам!

–  Хорошо, что я шею твою не пилю!
Похмели и замолкни, ловчила!
Я не пил при горбатом,
при пьянице – пью,
Завяжу, если будет причина.

Увезёт меня поезд, возьмёт 
проводник,
Не оставят сограждане брата,
Я из тьмы пролетарской для счастья 
возник
И желаю вернуться обратно…




ВЕТЕР

Наверное, шум ветра будет тем же,
Нимало не зависящем от нас,
И здесь, на Волге,
и вдали, на Темзе,
Торжок ли это
или Каракас.

Луна пройдёт положенные фазы,
И солнце не потухнет через год,
И только не могу представить фразы,
Что скажет завтра медленный народ.

Он измениться может –
и мгновенно!
Ленивый с виду, рыхлый,
дайте срок,
Как в тёплой ванной взрезанная вена
Или взведённый вовремя курок.

Ни то и ни другое не желанно,
Но что-то нужно делать или нет,
Когда криклива власть или жеманна,
Когда она не источает свет.

Иль вправду мы прошли черту народа,
И стали ветром или же рекой,
И взяли пробу первую с исхода
В звериный мир
и почвенный покой

Об этом я раздумывал под вечер,
Следя за угасаньем облаков,
А ночью вдруг поднялся страшный ветер…
И крыши поснимал с особняков!




ГНЕЗДО ПЕРЕПЁЛКИ

Не слыхать перепёлок во ржи,
Только спутник проносится, тикая,
И деревня стоит у межи
Обречённая, 
тёмная, 
тихая.
Это все отболело давно,
Это месте зовётся Горелое,
Даже кладбище здесь сожжено, –
Плешь осталась песчаная,
белая.
Поднялась высоко лебеда,
Мы из лучшего в худшее сосланы,
То протаем весной изо льда,
То костями желтеем под соснами.
Не прощу я, 
пока не умру,
Не забуду, 
пока не забудется,
Как свалилась ничком на юру
Догнивать у колодезя улица.
Лет полсотни пройдёт или сто,
Вы и мёртвые вспомните, 
сволочи,
Деревеньку свою, 
гнездо
Разорённое, перепёлочье.




ОКНО ДЛЯ ШАГОВ

Отчаянье бывало окончательным,
Когда хотелось выйти из окна,
Отчаянье бывало замечательным
И превращалось в рюмочку вина.

Отчаянья тогда как не бывало,
И наступала слабая печаль,
Она меня уже не добивала,
И я её почти не замечал.

Сменялись настроения, как омуты
Сменяет быстролётный перекат,
И вот уже я выходил из комнаты
И падал на завалы баррикад.

Под тряпкой, обгорелой и простреленной,
Лежал я возле дома богача,
Ковровою дорожкою постеленный
Под будущие ножки Ильича.

Моя рука сжимала воронёное
И бьющее в Историю ружьё!
Не вышло, не случилось... О враньё моё,
И всё-таки не ваше, а моё!

Да мало ли в какие после чёрного
Отчаянья входил я времена
И яблока хотелось мне мочёного,
И тюри с квасом или толокна.

Живу теперь на грани обретения
Всего того, что так хотелось мне,
И не могу переступить растение
В открытом настежь для шагов окне.