17 января 1915 года завершилась Сарыкамышская операция русской Кавказской армии под командованием генерала от кавалерии Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова против 3-й турецкой армии, которой командовал – военный министр Энвер-паша. В результате упорных боёв турки потерпели поражение, что упрочило положение Кавказского фронта и облегчило действия английских войск в Ираке и при обороне Суэца.

Сарыкамыш – название небольшого городка, затерянного в горах на востоке Турции, на высоте 2000 метров над уровнем моря. 100 лет назад оно прогремело на весь мир, став нарицательным – символом одной из самых выдающихся побед русского оружия, и, одновременно, самых страшных и трагических эпизодов истории Турции. Именно под Сарыкамышем русская Кавказская армия в январе 1915 года начала триумфальное наступление, продолжавшееся все годы Великой войны и в какой-то момент давшее основание говорить о новом походе на Стамбул. Для турок же Сарыкамышское сражение обернулось настоящей человеческой катастрофой – по прихоти молодого и самонадеянного командующего в высокогорье в лютую стужу десятки тысяч солдат были брошены на штурм без тёплой одежды и в итоге погибли от холода.

В исторической памяти двух стран события тех дней заняли разные места. Если в Турции их свято чтят, установив величественные мемориалы, то в России за годы советской власти Сарыкамышское сражение было надёжно забыто, собственно, как почти вся Великая война.

Журнал «Наш современник» в двух книжках (№№10-11 за 2018 год) опубликовал роман Александра Попова (на фото) «Поселение». А вскоре в издательстве   ООО «Буки Веди» роман вышел и отдельным изданием.

Были на Руси военные поселения, так называемые Аракчеевские, затем, уже в ХХ веке, – спецпоселения гулаговские, до наших дней дожили колонии-поселения для осужденных. Теперь вот появились сельские поселения. Что это? Случайно взятый чиновниками неудачный термин? Или новая форма резервации? Об этом и размышляет автор в своём романе.

Как журналист, давно и много пишущий о деревне, я не мог пройти мимо этого издания. Дело в том, что о деревне нынче пишут мало, если не сказать, что вообще не пишут. А если и пишут, то либо с придыханием, сюсюканьем, либо презрительно, как о чём-то отжившем, несовременном, архаичном, мешающем построению светлого капиталистического будущего. А чтобы вслед за писателями-деревенщиками ХХ века проанализировать психологические и социальные процессы, происходящие сегодня в русской провинции, – это редкость.

С тем большим интересом читал я роман Александра Попова, потому что в нём этот анализ присутствует.

У главного героя Виталия Смирнова была мечта: построить двухэтажный каменный дом, какие он видел в Германии. Вернувшись оттуда из армии, он и принялся за её воплощение. Но чем быстрее Виталий бежал за своей мечтой, тем дальше она от него отдалялась, а потом и вовсе исчезла...

Новогодние развлекательные программы мало кого порадовали в этом году. Немногие смогли удовлетвориться шутками Елены Малышевой, сентенциями Ольги Бузовой и зрелищем жующих салат «Оливье» соведущих праздничных шоу. А новый продукт Первого канала, передачу «Голубой Ургант», призванную стать пародией на знаменитый «Голубой огонёк», телезрители и вовсе назвали «зашкваром». О деградации музыкальных шоу News.ru поговорил с известным певцом Юрием Лозой.

‒ Из ничего нельзя создать что-то. Из дерьма пулю не слепишь, как говорится. Если пытаться создать концерт, не имея создателей, то у вас ничего не получится. Очень долго на нашем телевидении шло искоренение профессионалов ‒ тех, кто что-то может сделать в шоу-бизнесе. С момента убийства Листьева у нас нет ни одной своей свежей программы.

‒ Цель ‒ истребить своих и начать покупать на Западе зарубежный контент, отработанный материал. Это часть общего тренда. Например, можно провести аналогию с лекарствами: наше производство лекарств закрыли, чтобы иметь возможность покупать дорогие средства на Западе и пилить откаты. Поэтому сегодня, если нужна песня, скажем, для выступления на Евровидении, никто не пытается создать её здесь. Идут и покупают в Америке или в Израиле. Если надо поставить красивый номер ‒ едут во Францию, в Швецию. Сами ничего не делаем. Идёт распил бабла.

‒ Вот так! Выяснилось, что купить номера на все новогодние праздники не получается. Там нет таких программ, которые бы наше телевидение устроили. Поэтому пришлось обращаться к рецептам, изобретённым 60 лет тому назад, ещё теми людьми, которые умели что-то создавать. Но за 60 лет уже всё должно надоесть ‒ и КВН, и знатоки, и «голубые огоньки»… Но передачи не живут так долго! Это всё давно уже набило оскомину, и мы в итоге получаем то, что получаем, ‒ нечего смотреть в новогоднюю ночь.

Выразить в художественном слове истину христианства – задача весьма трудная для светского писателя. Немногие добились здесь успеха. Среди классиков – Иван Шмелёв, Борис Зайцев. Литераторы конца XX века, наши старшие современники, после десятилетий атеистической глухомани постепенно приобщались к Православию. Но даже у тех, кто обрёл личную веру, часто оставался прежним язык, творческое мироощущение. Осознавая это, одни обратились к жанру очерка, чтобы рассказать о своем приближении к храму, другие предпочли публицистическое слово и, заговорив о церковных истинах непосредственно, пошли по стезе духовного просветительства.

Но далеко не все обладали даром облекать духовные истины в подлинно образно-художественную форму. Счастливое исключение – Юрий Лощиц. Он занимает совершено особое место в плеяде представителей традиционной русской школы (которую неточно называют еще «деревенской»). Все его книги, начиная с 1970-х годов, созданы воцерковленным православным христианином.

Пережив кризис воинствующего отторжения религии (нечто подобное происходило в юности и с Иваном Шмелёвым), Лощиц вернулся к вере. Маяками на этом пути стали спасительные воспоминания о бабушке, которая водила мальчика в церковь, и люди, с которыми свела судьба. Писатель вспоминает:

«Возвращение к вере для меня было очень тяжёлым и мучительным, может, оно и не состоялось бы, если бы в конце 1960-х годов я не подружился с Валерием Николаевичем Сергеевым, известным нашим писателем и искусствоведом, специалистом по русской иконе. Он тогда работал в музее Андрея Рублёва».

Так молодой автор заинтересовался историей России, и в первую очередь России православной.

Когда готовилась премьера, а было это в Риге в октябре 2015 года, все либеральные СМИ, все Медузы и Эхо довольно громко придыхали о грядущем событии невероятной культурной ценности. На саму премьеру в Ригу приехали виднейшие представители российской либеральной мысли. Дамочки, всякие рынские, показывали новые наряды, а сопровождающие их мужественные хипстеры обсуждали рижские рестораны и прибалтийский воздух свободы. В общем, гомону было, щебета и чириканья, аж до Торонто долетело.

Это было до премьеры. А после оной – все будто рот зашили. Пожрали в рижских ресторанах и вернулись в полном молчании в свои Московские квартиры в центральном административном округе столицы. И ни одной грамотной критической статьи, если не считать описания нарядов публики в театре. Впрочем, нет, пару статей я нашла. Сквозь влажные восторги там чётко читается растерянность авторов. Грубо говоря, никто ни хрена не понял, но правила ангажемента не позволяют задать прямые вопросы.

Помню, как я с горечью подумала, что не видать мне этого прорывного спектакля никогда. Уж больно далеко до Риги, да и не хочется туда. 

И вот – мои мольбы и стенания были услышаны и спектакль привезли в Торонто на гастроли. Понятно, что упустить свой шанс мы не могли.

Поскольку у меня ангажемента никакого, позволю себе рассказать о том, что я увидела. Без приседаний и экивоков.

Так уж получилось, что в дни молодости своей я по горячности, но без сожалений и раскаяний распрощался с третьим по счёту институтом и отправился прямиком на Север, где «забичевал» по таёжным краям, добираясь на последние гроши по Оби, Чулыму, Новому Васюгану – туда, куда других доставляли за казенный счёт. Но я был свободен! Я был молод, и душа моя пела на ранних рассветах и томилась по ночам.

Я врубался в вечную мерзлоту саженным ломом, валил вековые кедры (как только руки не отсохли!), кормил комарьё и гнус, не задумываясь о том, во имя чего всё это вершу, во имя чего дважды тонул в гиблых васюганских и каргасокских болотах, во имя чего глушу спирт наравне с мужиками, выжившими и заматеревшими в Заполярье, во имя чего живу? Думаю, совсем не риторично задать в молодости себе такой вопрос, особенно редощущении того, что ты заплутал на путях и перепутьях, и выхода не видно.

Но, видать, жарко горел мой таежный костёр по ночам! Жадно вчитывался я в случайные стихи. И вдруг:

Сделалось тихо-тихо. Перестали трещать ветки в костре, только немо рассыпались и гасли искры. И вот уже княгиня Ольга склонилась над светлым младенцем, покачивая колыбель.

У меня есть два подарка: один – память об отце Николае Гурьянове, монетка императора, а второй – медальон, Колин дар; и вот вроде бы совершенно несопоставимые люди, абсолютно разные, на первый взгляд, но у меня в сердце место каждого из них на одном этаже, понимаете? Вот как-то удивительно так получилось.

Он всякий раз был рад моему приходу, а я относился к нашим встречам немного небрежно: думал, что всегда так будет, что можно заехать, поговорить, а когда Коли не стало, я вдруг понял, какого уровня человек был рядом с нами.

Мы его отпевали в храме, по очереди с одним нашим общим другом читали псалтырь, а под утро мне приснился совершенно удивительный сон. Будто мы с другом заходим в какой-то клуб, и Коля там; и вдруг я смотрю – собираются со всех сторон крутые ребята, одним словом, бандиты, – и явно намереваются нас и Колю убить. И в отличие от нас, Коля спокоен. И ситуация кажется безвыходной, потому что их множество... Но откуда ни возьмись, как из-под земли, начинают вырастать какие-то другие – и я понимаю, что к нам на защиту, – такие хорошие, крепкие люди, и те как бы испаряются, и всё...Я помню, какое сильнейшее впечатление этот сон на меня произвёл ощущением какой-то сугубой реальности. Я не знаю даже, сон ли это был или состояние полудремоты.

Столько духовенства приехало, столько людей хороших пришло на его похороны, и совершенно уникальные были похороны: один из священников сказал: Христос Воскресе! Но об этих вещах очень сложно говорить...

Оценивая некоторых людей, Николай им характеристи¬ку такую давал: «Я думаю, что он не такой человек, каким он хочет казаться». Он не любил масок и сам был очень открытым.

Культура: Сибирь стала Вашей второй родиной. Как это произошло? 

Тарковский: Знаете, Родина у меня одна – Россия, от океана до океана. А про Сибирь – тема для десятитомника. Открытие Сибири происходило и происходит всю жизнь. Это история постижения, любви. Через людей и через места. И через чувство, которое люди обычно выражают словами – «это моё». «Моё» – несмотря на то, что жизнь коротка, и невозможно одновременно жить и в Верхоянье, и в Магдагачах, и в Бахте, и в Курумкане, и в Бодайбо, и в Улагане. Моё, несмотря на то, что земля эта не терпит праздной созерцательности и верхоглядства. Моё, несмотря на то, что многие точки – это не «ах, какие горы красивые!», а места боли: брошенные посёлки, разочарования... Ведь всё идёт к созданию так называемых резервных территорий. Всем известно, что новые хозяева бывших народных предприятий живут вне регионов и ради сверхприбылей скидывают социалку, нанимают дешёвую рабсилу, а не местных жителей. И вообще на слуху – «вахтовый метод» жизни в Сибири. Даже словечко придумано – «депрессивный регион». В общем, «не надо, чтобы жили» тут, «морока с вами». Причём, когда принимают решения, все вроде бы говорят правильные вещи. А в жизни капитализм тихой или даже не очень тихой сапой делает своё дело. Недавно узнал, что сапа – фортификационный термин, отсюда – сапёр. Сапа — подкоп под крепость. Поэтому на первое место в русской литературе встаёт что? Совершенно верно – наша крепость. Славная тема.

«За что же мы страдали столько тогда? Зачем вокруг моей деревни погибали тысячи молодых полных сил красноармейцев? Ведь мы живём сейчас хуже, чем те, кто проиграл войну. Страна в разрухе, руководители на местах навороваться не могут! Что стало с Родиной? Откуда столько злости и жажды денег в людях?» – 93-х летняя Дроздова Нина Ивановна.

28 октября я с группой молодых людей из фотостудии «Вспышка» (Кристина Муха) из города Ржева посетил в очередной раз потерянную в дремучих лесах деревню Мончалово. В этой деревушке из ранее существующих 33 домов в данный момент осталось всего два. В одном из них живёт наша давняя знакомая – 93-х летняя Дроздова Нина Ивановна.

Тут же, с южной стороны деревни, расположено братское захоронение, в котором покоится прах 1601 красноармейца из 29-й и 39-й советских Армий, погибших в немецком окружении зимой 1942 года. Здесь же находится небольшое гражданское кладбище, вполне ухоженное, но со всех сторон заросшее бурьяном и кустами.

Братское захоронение находится в терпимом состоянии, если не обращать внимание, что основная металлическая ограда года 3 как не красилась, у скульптуры солдата на постаменте отвалилась левая рука и под неё просто подставили металлический прут. За этот год здесь нашлись родные трёх красноармейцев, которые привезли и установили портреты и мемориальные доски своим героям. Трава на захоронении подкошена, листья и сухая трава не убраны.

Гражданское кладбище небольшое, разделено на две части. Имеются недавние свежие могилы, установлены свежие гранитные памятники – видно, что сюда приходят родные погребенных. Слово «приходят» я не случайно выбрал… дороги до деревни Мончалово попросту нет.

Дорога от станции Мончалово до деревни Мончалово около 2 км, и она в край разбита. Представляет она из себя огромные колеи с вязкой жижей и водой, глубина их порой да 70 см. большая часть этой дороги заболочена – проехать по ней можно разве что на тракторе или лесном вездеходе.

Вдоль дороги стоят нестарые железобетонные опоры линии электропередач. Правда, проводов на них нет – украли в 2000 году. Говорят, сначала украли один пролёт охотники за цветными металлами, а пока власти и электрики телились, воры украли остальные провода. С тех пор электричества в Мончалово нет.

Сейчас, когда завершается, – будем надеяться, – кампания борьбы с «русским фашизмом», вырисовываются некоторые цели её организаторов.

Действительно, была проведена удивительная по масштабу компания борьбы с ксенофобией, в которую включились средства массовой информации, различные конференции, правозащитники, адвокаты и врачи… Да кто только не включился. Но при этом чувствовалось, что их не покидало убеждение – «заграница нам поможет».

Фактов хулиганства и преступности, когда побивали иностранцев и даже убивали, было и раньше немало. Я сам работал в студенческом отделе и нередко приходил к иностранным студентам в Университет Патриса Лумумбы разбираться. То было виновато или отечественное хулиганье, или, наоборот, темнокожие студенты, убежденные в своей неотразимости при встречах с девушками, или в неотразимости своего толстого кошелька. В советское время это не проходило и кончалось мордобоем или даже увечьем, иногда, к сожалению, смертью, если фигурант не уважал личности, обычаи и законы страны.

Факты были, но Советский Союз всё равно считался страной дружбы народов, интернационализма и братства, ибо с этими фактами разбирались, обсуждали, эти факты не становились главными в отношениях людей. А главным была совместная работа, учёба, цели, проводимые фестивали дружбы, встречи и любовь (в Сирии было более10 тыс. русских жён).

Но и сокрушение Советского Союза произошло в том числе и от того, что русского человека стали усиленно демонизировать (конечно, мы знали внутренние социальные, экономические, политические причины), и в не малой степени сработала на разрушение и информационная, идеологическая, пропагандистская машина США и Западного мира, объявившая СССР, Советскую Россию «империей зла».

Та мощь, с которой говорили, писали, вещали о невиданной, развернувшейся в России ксенофобии, явно была не адекватна объёму таких фактов. Возникает ощущение, что уже изнутри формируется демонический образ страны.

Вместе с внезапно обнаруженным мощным русским фашизмом это уже представлялось как серьёзная опасность для так называемого «цивилизованного мира», формировался образ «неоимперии зла», путинской России, которую следовало бы осадить, остудить и осудить.

До войны её отца, горного инженера, перевели работать в Ворошиловград (Луганск), и она покинула Краснодон. Когда-то я спросил её, что она может сказать об участниках «Молодой гвардии». Она ответила: «Обыкновенные комсомольцы». И всё. Похоже на мысль философа Александра Зиновьева: «Войну выиграли советские десятиклассники».

Я знал таких: строителя Е.Ф. Тараканову, приёмного сына Сталина А.Ф. Сергеева, первого заместителя председателя КГБ СССР Ф.Д. Бобкова, бывшего секретаря ЦК КПСС В.И. Долгих. Долгих и Бобков, в 1941-м секретари комсомольских ячеек, привели в военкоматы товарищей-комсомольцев и сами пошли воевать. Добровольно. Им тогда не было 18 лет. Тараканова в 17 лет стала фронтовой медсестрой. Все были ранены-переранены...

Комсомол – колоссальное явление в нашей истории, система воспитания, социальные лифты, школа профессионализации.

Я участвовал в его больших программах. Вот движение студенческих стройотрядов. Оно родилось снизу, было поддержано ЦК ВЛКСМ. Я трижды провёл лето на стройках. Была возможность и заработать, и испытать себя, понять жизнь. Помню палаточные лагеря в Сургуте, азартную работу днём, костры вечером. Мы становились гражданами.

Cекретарь Генерального совета «Единой России» Андрей Турчак потребовал от министра культуры Владимира Мединского не выдавать прокатное удостоверение картине «Праздник» Алексея Красовского. По мнению Турчака, съёмки фильма, повествующего о праздновании Нового года в блокадном Ленинграде, являются «глумлением над историей нашего народа». «Превращать человеческую трагедию в фарс и комедию – это уже не искусство, это кощунство за гранью человеческого понимания», – считает секретарь генсовета.

Как сообщили СМИ, съёмки этого фильма уже закончились, идёт монтаж и озвучивание. Сюжет в рекламных объявлениях излагается так: «Блокадный Ленинград, 31 декабря. В загородном доме Воскресенских, живущих «на особом положении», собираются шесть человек и курица, которую некому приготовить. Раньше этим занималась кухарка, но её у Воскресенских накануне забрали – снаружи наступили тяжёлые времена, да и внутри ситуация тоже нелёгкая: младший сын привёл голодную девушку, старшая дочь незнакомого мужчину, за которого собирается замуж. До Нового года остались считанные минуты, а количество проблем растёт снежным комом…»

– Это история про людей, которые даже в самые трудные времена умудрялись жить лучше всех, – пояснил режиссёр в интервью «Комсомольской правде». Получается, что главная проблема фильма – как в осаждённом городе приготовить курицу в отсутствии кухарки… Да во время блокады в Ленинграде всех кошек и воробьёв съели, какие там курицы! Хотя были, конечно, негодяи, которые воровали продовольствие и питались лучше других. Но таких беспощадно расстреливали, а сегодня им посвящают фильмы…

Впрочем, это всё детали. Подробно описывать сценарий, который пока не опубликован, вообще нет никакого смысла, поскольку уже сам факт попытки снять «комедию», даже назвав её «чёрной», на тему блокадного Ленинграда – небывалое, вопиющее для нашей страны кощунство.

Писатель Юрий Васильевич Сергеев 2 октября отмечает своё 70-летие. Что бы он ни делал в своей жизни, всё выдаёт, что он – казак. Через его романы мы, молодёжь 1990-х, воспринимали веру в Бога и верность родной земле – те ценности, за которые в 1920-е – 1930-е годы казаки пострадали сильнее всех иных сословий. В 1977 г. в журнале «Полярная звезда» был опубликован рассказ Ю. Сергеева «Зыбь». Позже выходили его книги «Королевская охота», «Самородок» (Всесоюзная премия за лучшую книгу о рабочем классе и крестьянстве), сборник повестей и рассказов (премия имени Горького «За лучшую первую книгу в столице»), романы «Становой хребет», «Княжий остров».

Юрий Сергеев много сделал для воспитания молодёжи, создав ежегодный спортивный лагерь на Хопре «Золотой щит – Казачий Спас». В августе этого года проведён десятый семинар.

Художественное слово Юрия Сергеева – образное, доходчивое. Ему есть, чем поделиться с читателем. В настоящее время писатель работает над заключительной частью трилогии: «Становой хребет», «Княжий остров», «Держава непобедимая» – о русской славе, об историческом пути нашего народа.

По распоряжению командования наступление началось 7 февраля 1995 года. Форсировали реку Сунжу в городе Грозный. Вперёд выдвинулась разведгруппа «Малина-1». Они шли по разбитой улице в сторону автовокзала.

Осторожно двигалась разведка. Боевики могли проявить себя в любой момент. А бойцы были бывалыми. Осмотревшись, командир разведчиков-морпехов, старший лейтенант Фирсов С.А., дал разрешение на выход пятой роте.

Группа ждала основные силы, чтобы определить дальнейшее движение, скрытое от бандитов, и обсудить дальнейшее огневое взаимодействие, согласно свежим разведнаблюдениям.

Но сидевшие тихо боевики, открыли огонь из пустых глазниц здания, увидев выходящих на дорогу морпехов. Пулемётный огонь прицельно бил по бойцам. Взвод залёг, не поднимая голову.

Остаться в положении, когда ты становишься мишенью…Это смерть. Группа разведки, уже бывшая чуть дальше, отвлекла внимание бандитов на себя, стреляя по огневым точкам противника.

Бой шёл в середине нескольких домов, где засели боевики, а через дорогу тепличный комплекс, с забором, состоящим из металлической решётки. Разведка оказалась в закрытом кольце бандитов.

Шёл шквал огня. Разведчики бились умело, дав возможность уйти с линии огня взводу. Те пытались маневрировать, чтобы помочь братишкам. Но с другой стороны тоже оказались боевики. И взвод не смог пробиться к разведчикам.

Группа «Малина-1» в огненном мешке. Боевики, понимая, что разведке некуда уйти, открыто пошли в атаку. Опьянённые наркотиками, они стреляли от бедра, выкрикивая лозунги.