19.04.2024
Н. Климов
|
 |
|
||
| Русская поэзия начала - середины XX века | Александр Твардовский | ||
Александр Твардовский
1910-1971
Александр Трифонович Твардовский (1910-1971), поэт. Родился 8 июня (21 н.с.) в деревне Загорье Смоленской губернии в семье кузнеца, человека грамотного и даже начитанного, в чьём доме книга не была редкостью. Первое знакомство с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, Некрасовым состоялось дома, когда зимними вечерами читались вслух эти книги. Стихи начал писать очень рано. Учился в сельской школе. В четырнадцать лет будущий поэт начал посылать небольшие заметки в смоленские газеты, некоторые из них были напечатаны. Тогда он отважился послать стихи М. Исаковскому. Работавший тогда в редакции газеты «Рабочий путь» Михаил Васильевич, принял юного поэта, помог ему не только напечататься, но и сформироваться как поэту, оказал влияние своей поэзией.
После окончания сельской школы приехал в Смоленск, но не мог устроиться не только на учёбу, но и на работу, потому что у него не было никакой специальности. Пришлось существовать «на грошовый литературный заработок и обивать пороги редакций». Когда в московском журнале «Октябрь» М. Светлов напечатал стихи Твардовского, тот приехал в Москву, но «получилось примерно то же самое, что со Смоленском».
Подробнее...
За далью – даль (отрывок)
Александр Твардовский читает отрывок из поэмы
|
Сортировать:
|
|
по популярности
|
|
1.
За далью – даль (отрывок)
Александр Твардовский читает отрывок из поэмы
2.
Александр Твардовский
Часть 1. Телеальманах: Поэты России ХХ век. Программу ведёт Смирнов Владимир Павлович, профессор Литературного института им. А.М. Горького.
3.
Александр Твардовский
Часть 2. Телеальманах: Поэты России ХХ век. Программу ведет Смирнов Владимир Павлович, профессор Литературного института им. А.М. Горького.
СТИХИ
БАЛЛАДА О ТОВАРИЩЕ
Вдоль развороченных дорог
И разорённых сел
Мы шли по звёздам на восток, –
Товарища я вел.
Он отставал, он кровь терял,
Он пулю нес в груди
И всю дорогу повторял:
– Ты брось меня. Иди...
Наверно, если б ранен был
И шёл в степи чужой,
Я точно так бы говорил
И не кривил душой.
А если б он тащил меня,
Товарища-бойца,
Он точно так же, как и я,
Тащил бы до конца...
Мы шли кустами, шли стернёй:
В канавке где-нибудь
Ловили воду пятернёй,
Чтоб горло обмануть,
О пище что же говорить, –
Не главная беда.
Но как хотелось нам курить!
Курить - вот это да...
Где разживалися огнём,
Мы лист ольховый жгли,
Как в детстве, где-нибудь в ночном,
Когда коней пасли...
Быть может, кто-нибудь иной
Расскажет лучше нас,
Как горько по земле родной
Идти, в ночи таясь.
Как трудно дух бойца беречь,
Чуть что скрываясь в тень.
Чужую, вражью слышать речь
Близ русских деревень.
Как зябко спать в сырой копне
В осенний холод, в дождь,
Спиной к спине – и всё ж во сне
Дрожать. Собачья дрожь.
И каждый шорох, каждый хруст
Тревожит твой привал...
Да, я запомнил каждый куст,
Что нам приют давал.
Запомнил каждое крыльцо,
Куда пришлось ступать,
Запомнил женщин всех в лицо,
Как собственную мать.
Они делили с нами хлеб –
Пшеничный ли, ржаной, –
Они нас выводили в степь
Тропинкой потайной.
Им наша боль была больна, –
Своя беда не в счет.
Их было много, но одна...
О ней и речь идет.
– Остался б, – за руку брала
Товарища она, –
Пускай бы рана зажила,
А то в ней смерть видна.
Пойдёшь да сляжешь на беду
В пути перед зимой.
Остался б лучше. – Нет, пойду,
Сказал товарищ мой.
– А то побудь. У нас тут глушь,
В тени мой бабий двор.
Случись что, немцы, – муж и муж,
И весь тут разговор.
И хлеба в нынешнем году
Мне не поесть самой,
И сала хватит. – Нет, пойду, –
Вздохнул товарищ мой.
– Ну, что ж, иди... – И стала вдруг
Искать ему бельё,
И с сердцем как-то все из рук
Металось у неё.
Гремя, на стол сковороду
Подвинула с золой.
Поели мы. – А все ж пойду, –
Привстал товарищ мой.
Она взглянула на него:
– Прощайте, – говорит, –
Да не подумайте чего... –
Заплакала навзрыд.
На подоконник локотком
Так горько опершись,
Она сидела босиком
На лавке. Хоть вернись.
Переступили мы порог,
Но не забыть уж мне
Ни тех босых сиротских ног,
Ни локтя на окне.
Нет, не казалася дурней
От слёз её краса,
Лишь губы детские полней
Да искристей глаза.
Да горячее кровь лица,
Закрытого рукой.
А как легко сходить с крыльца,
Пусть скажет кто другой...
Обоих жалко было мне,
Но чем тут пособить?
– Хотела долю на войне
Молодка ухватить.
Хотела в собственной избе
Её к рукам прибрать,
Обмыть, одеть и при себе
Держать – не потерять,
И чуять рядом по ночам, –
Такую вел я речь.
А мой товарищ? Он молчал,
Не поднимая плеч...
Бывают всякие дела, –
Ну, что ж, в конце концов
Ведь нас не женщина ждала,
Ждал фронт своих бойцов.
Мы пробирались по кустам,
Брели, ползли кой-как.
И снег нас в поле не застал,
И не заметил враг.
И рану тяжкую в груди
Осилил спутник мой.
И всё, что было позади,
Занесено зимой.
И вот теперь, по всем местам
Печального пути,
В обратный путь досталось нам
С дивизией идти.
Что ж, сердце, вволю постучи, –
Настал и наш черёд.
Повозки, пушки, тягачи
И танки – все вперёд!
Вперёд – погода хороша,
Какая б ни была!
Вперёд – дождалася душа
Того, чего ждала!
Вперёд дорога – не назад,
Вперёд – весёлый труд;
Вперёд – и плечи не болят,
И сапоги не трут.
И люди, – каждый молодцом, –
Горят: скорее в бой.
Нет, ты назад пройди бойцом,
Вперёд пойдет любой.
Привал – приляг. Кто рядом – всяк
Приятель и родня.
Эй ты, земляк, тащи табак!
– Тащу. Давай огня!
Свояк, земляк, дружок, браток,
И все добры, дружны.
Но с кем шагал ты на восток,
То друг иной цены...
И хоть оставила война
Следы свои на всём,
И хоть земля оголена,
Искажена огнём, –
Но все ж знакомые места,
Как будто край родной.
– А где-то здесь деревня та? –
Сказал товарищ мой.
Я промолчал, и он умолк,
Прервался разговор.
А я б и сам добавить мог,
Сказать: – А где тот двор...
Где хата наша и крыльцо
С ведёрком на скамье?
И мокрое от слёз лицо,
Что снилося и мне?..
Дымком несёт в рядах колонн
От кухни полевой.
И вот деревня с двух сторон
Дороги боевой.
Неполный ряд домов-калек,
Покинутых с зимы.
И там на ужин и ночлег
Расположились мы.
И два бойца вокруг глядят,
Деревню узнают,
Где много дней тому назад
Нашли они приют.
Где печь для них, как для родных,
Топили в ночь тайком.
Где, уважая отдых их,
Ходили босиком.
Где ждали их потом с мольбой
И мукой день за днём...
И печь с обрушенной трубой
Теперь на месте том.
Да сорванная, в стороне,
Часть крыши. Бедный хлам.
Да черная вода на дне
Оплывших круглых ям.
Стой! Это было здесь жильё,
Людской отрадный дом.
И здесь мы видели её,
Ту, что осталась в нём.
И проводила, от лица
Не отнимая рук,
Тебя, защитника, бойца.
Стой! Оглянись вокруг...
Пусть в сердце боль тебе, как нож,
По рукоять войдет.
Стой и гляди! И ты пойдёшь
Ещё быстрей вперёд.
Вперёд, за каждый дом родной,
За каждый добрый взгляд,
Что повстречался нам с тобой,
Когда мы шли назад.
И за кусок, и за глоток,
Что женщина дала,
И за любовь её, браток,
Хоть без поры была.
Вперёд – за час прощальный тот,
За память встречи той...
– Вперёд, и только, брат, вперёд,
Сказал товарищ мой...
Он плакал горестно, солдат,
О девушке своей,
Ни муж, ни брат, ни кум, ни сват
И не любовник ей.
И я тогда подумал: – Пусть,
Ведь мы свои, друзья.
Ведь потому лишь сам держусь,
Что плакать мне нельзя.
А если б я, – случись так вдруг, –
Не удержался здесь,
То удержался б он, мой друг,
На то и дружба есть...
И, постояв ещё вдвоём,
Два друга, два бойца,
Мы с ним пошли. И мы идём
На Запад. До конца.
ГЛАВНЫЙ ПОЭТ ЭПОХИ
Владимир ФОМИЧЁВШедшего, как он сам говорил, «За валом огня. И плотней к нему. / Сробел и отстал – крышка!» Александра Твардовского невозможно понять без постижения того «огневого вала» - «бегущего дня». А глубина времени со средины тридцатых до рубежа шестидесятых-семидесятых годов минувшего века, в которые родились творения великого поэта, заключена в следующем. Входившие в название страны слова «советские» и «социалистические» неопровержимо свидетельствуют о партийном характере государственности СССР. Вот ушли из жизни эти сущности – и исчез не только титул, но сама узко запрограммированная Родина вместе с КПСС и сотворенною ею эпохой. Мудрые соотечественники предвидели такой результат с рождения гражданственности, основанной на «диктатуре пролетариата». Чтобы показать это, стоит лишь процитировать лекцию Ивана Павлова «О русском уме», с которой он выступил весной 1918 года в Петрограде: «…В борьбе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану рабочего. Но это совершенно частный вопрос… Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока еще является грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И всё это, конечно, обречено на гибель , как слепое отрицание действительности». Сказано было, согласитесь, гениально, выдающийся соотечественник ничуть не ошибся!
ФРОНТ НАЛЕВО, ФРОНТ НАПРАВО
Татьяна ЧЕБРОВАДочь выдающегося советского поэта Александра ТВАРДОВСКОГО Валентина: «Не думаю, чтобы он под конец испортил поэму», – произнёс Иосиф Виссарионович и красным карандашом вписал Твардовского в список будущих лауреатов Сталинской премии».
Именно Твардовский, обратившись к Хрущёву, добился публикации первого советского произведения о том, что творилось за колючей проволокой ГУЛАГа. Этого партбюрократия не простила поэту и во времена брежневщины выдавила из журнала. Он не вынес расправы и вскоре скончался.
Сегодня корни рода Твардовских – дочери поэта Валентина и Ольга, которые систематизируют и издают архивы отца, участвуют в «Твардовских чтениях». Младшая – Ольга Александровна Твардовская – заслуженный художник России, лауреат Государственной премии РФ. Старшая – доктор исторических наук, профессор, работала в Институте российской истории РАН. Она, Валентина Александровна, как и её сестра, считает: «Главное произведение Александра Трифоновича не «Тёркин», на котором все зациклились, не отмеченные премиями поэмы «Страна Муравия», «Дом у дороги», «За далью – даль», даже не поздняя лирика, фактически непрочитанная, а дневники. Они должны были стать основой книги автобиографической прозы «Пан Твардовский» – история его семьи, собственные искания».
