Русская поэзия начала - середины XX века | Александр Твардовский
Александр Твардовский
1910-1971
Александр Трифонович Твардовский (1910-1971), поэт. Родился 8 июня (21 н.с.) в деревне Загорье Смоленской губернии в семье кузнеца, человека грамотного и даже начитанного, в чьём доме книга не была редкостью. Первое знакомство с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, Некрасовым состоялось дома, когда зимними вечерами читались вслух эти книги. Стихи начал писать очень рано. Учился в сельской школе. В четырнадцать лет будущий поэт начал посылать небольшие заметки в смоленские газеты, некоторые из них были напечатаны. Тогда он отважился послать стихи М. Исаковскому. Работавший тогда в редакции газеты «Рабочий путь» Михаил Васильевич, принял юного поэта, помог ему не только напечататься, но и сформироваться как поэту, оказал влияние своей поэзией. После окончания сельской школы приехал в Смоленск, но не мог устроиться не только на учёбу, но и на работу, потому что у него не было никакой специальности. Пришлось существовать «на грошовый литературный заработок и обивать пороги редакций». Когда в московском журнале «Октябрь» М. Светлов напечатал стихи Твардовского, тот приехал в Москву, но «получилось примерно то же самое, что со Смоленском».   Подробнее...
За далью – даль (отрывок)
Александр Твардовский читает отрывок из поэмы
Сортировать:
по популярности
1. За далью – даль (отрывок)    Александр Твардовский читает отрывок из поэмы
2. Александр Твардовский  Часть 1. Телеальманах: Поэты России ХХ век. Программу ведёт Смирнов Владимир Павлович, профессор Литературного института им. А.М. Горького.
3. Александр Твардовский  Часть 2. Телеальманах: Поэты России ХХ век. Программу ведет Смирнов Владимир Павлович, профессор Литературного института им. А.М. Горького.
СТИХИ
Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налёте.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, ─
Точно в пропасть с обрыва ─
И ни дна, ни покрышки.

И во всём этом мире
До конца его дней ─
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастёрки моей.

Я ─ где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я ─ где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я ─ где крик петушиный
На заре по росе;
Я ─ где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где ─ травинку к травинке ─
Речка травы прядёт,
Там, куда на поминки
Даже мать не придёт.

Летом горького года
Я убит. Для меня ─
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю ─
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было всё на кону.

Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колёсами
К Волге вырвался он?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, ─ как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она ─
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы ─ что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память ─
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозём.
Наша вечная слава -
Невесёлый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам всё это, живые.
Нам ─ отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье ─
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно ─
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, ─

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мёртвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нём, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше всё! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Всё на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, ─
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот ─ еще под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома ─ в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю ─
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать ─ горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать - не хвастливо
В час победы самой.

И беречь её свято,
Братья, − счастье свое, ─
В память воина-брата,
Что погиб за неё.

1945-1946
ГЛАВНЫЙ ПОЭТ ЭПОХИ
Владимир ФОМИЧЁВ


Шедшего, как он сам говорил, «За валом огня. И плотней к нему. / Сробел и отстал – крышка!» Александра Твардовского невозможно понять без постижения того «огневого вала» - «бегущего дня». А глубина времени со средины тридцатых до рубежа шестидесятых-семидесятых годов минувшего века, в которые родились творения великого поэта, заключена в следующем. Входившие в название страны слова «советские» и «социалистические» неопровержимо свидетельствуют о партийном характере государственности СССР. Вот ушли из жизни эти сущности – и исчез не только титул, но сама узко запрограммированная Родина вместе с КПСС и сотворенною ею эпохой. Мудрые соотечественники предвидели такой результат с рождения гражданственности, основанной на «диктатуре пролетариата». Чтобы показать это, стоит лишь процитировать лекцию Ивана Павлова «О русском уме», с которой он выступил весной 1918 года в Петрограде: «…В борьбе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану рабочего. Но это совершенно частный вопрос… Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока еще является грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И всё это, конечно, обречено на гибель , как слепое отрицание действительности». Сказано было, согласитесь, гениально, выдающийся соотечественник ничуть не ошибся!
ФРОНТ НАЛЕВО, ФРОНТ НАПРАВО
Татьяна ЧЕБРОВА

Дочь выдающегося советского поэта Александра ТВАРДОВСКОГО Валентина: «Не думаю, чтобы он под конец испортил поэму», – произнёс Иосиф Виссарионович и красным карандашом вписал Твардовского в список будущих лауреатов Сталинской премии».
Именно Твардовский, обратившись к Хрущёву, добился публикации первого советского произведения о том, что творилось за колючей проволокой ГУЛАГа. Этого партбюрократия не простила поэту и во времена брежневщины выдавила из журнала. Он не вынес расправы и вскоре скончался.
Сегодня корни рода Твардовских –  дочери поэта Валентина и Ольга, которые систематизируют и издают архивы отца, участвуют в «Твардовских чтениях». Младшая – Ольга Александровна Твардовская – заслуженный художник России, лауреат Государственной премии РФ. Старшая – доктор исторических наук, профессор, работала в Институте российской истории РАН. Она, Валентина Александровна, как и её сестра, считает: «Главное произведение Александра Трифоновича не «Тёркин», на котором все зациклились, не отмеченные премиями поэмы «Страна Муравия», «Дом у дороги», «За далью –  даль», даже не поздняя лирика, фактически непрочитанная, а дневники. Они должны были стать основой книги автобиографической прозы «Пан Твардовский» –  история его семьи, собственные искания».