Русская поэзия начала - середины XX века | Павел Васильев
Павел Васильев
1910-1937
Павел Николаевич Васильев (1910-1937) – русский поэт, по уточненным краеведами в 1984 году данным, родился 5 января 1910 года (по новому стилю) в Российской империи, в городе Зайсан Семипалатинской губернии на границе Восточного Казахстана с Китаем, в семье учителя математики. Рос в разных городах Прииртышья, в Павлодаре закончил среднюю школу. С 16 лет путешествовал по Сибири, где и начал серьёзно писать стихи. В 1927 году уехал в Москву, где приобретает известность, успев написать 10 эпических поэм: «Песня о гибели казачьего войска», «Лето», «Август», «Соляной бунт», «Одна ночь», «Кулаки», «Синицын и Со», «Принц Фома», «Женихи», «Христолюбовские ситцы» и множество лирических стихотворений. При жизни публиковался, в основном, в газетах и журналах. Широкая публикация сочинений Васильева началась лишь в 1956 году после посмертной реабилитации поэта, объявленного «врагом народа».   Подробнее...
Фотоальбом
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Отсканированные фотографии книги о Павле Васильеве
Песня «Снегири»
Исполняют Юрий Назаров и Людмила Мальцева
Сортировать:
по популярности
1. Песня «Снегири»   Исполняют Юрий Назаров и Людмила Мальцева
2. Виктор Баранов. Замолкни и вслушайся в топот табунный  Песня на стихи Павла Васильева
3. 110-летию со дня рождения поэта Павла Васильева  Фильм создан Домом-музеем поэта Павла Васильева (г. Павлодар, Казахстан). 2020 год
СТИХИ
ПЕСНЯ О ГИБЕЛИ КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА
 
               1

Что же ты, песня моя,
Молчишь?
Что же ты, сказка моя,
Молчишь?
Натянутые струны твои –
Камыш,
Весёлые волны твои,
Иртыш!
Весёлые волны твои
Во льду,
С песней рука в руку
По льду иду,
С ветром рука в руку
Скольжу-бегу:
«Белые берёзы росли
В снегу»,
С милой рука в руку
Смеюсь-бегу.
Перстнем обручальным
Огонь в снегу.
Тёплый шёпот слышит,
Дрожь затая,
Холодная-льдистая
Рука твоя.
Разве не припомнишь ты
Обо мне –
Ледяное кружево
На окне.
Голубь мёртвым клювом
К окну прирос,
А пером павлиньим
Оброс мороз.

               2
 
Я не здесь ли певал песни-погудки:
Сторона моя – зелёные дудки.
Я не здесь ли певал шибко да яро
На гусином перелете у Красного Яра?
Молодая жизнь моя бывала другою,
Раскололась бубенцом под крутой дугою.
Что ж, рассмейся, как тогда, не кори напраслиной,
Было тесно от саней на широкой масленой,
Были выбиты снега – крепкими подковами,
Прокатилась жизнь моя – полозами новыми.
Были песни у меня – были, да вышли
У крестовых прорубей, на чертовом дышле.
Без уздечки, без седла на месяце востром
Сидит баба-яга в сарафане пёстром.
Под твоим резным окном крутят метели,
На купецкой площади – голуби сели.
Коль запевка не в ладу, начинай сначала,
Едет поп по улице на лошади чалой,
Идут бабы за водой, бегут девки по воду.
– По каким таким делам, по какому поводу?
Бегут девки по воду, с холоду румяные,
Коромысла на плечах – крылья деревянные.
Запевала начинай – гармонист окончит.
Начинай во весь дух, чтобы кончить звонче,
Чтоб на полном скаку у лохматой вьюги
На тринадцатой версте лопнули подпруги.

               3
 
На моей на родине
Не все дороги пройдены.
Вся она высокою
Заросла осокою,
Вениками банными,
Хребтами кабаньими,
Медвежьими шкурами,
Лохматыми, бурыми,
Кривыми осинами,
Перьями гусиными!
Там четыре месяца
В небе куролесятся,
В тумане над речкою
Ходит Цыг с уздечкою,
И ведёт тропа его
Лошадей опаивать.
Там берёзы хваткие
С белыми лопатками
Стоят и качаются,
Друг с другом прощаются.
Там живут по-нашему,
В горнях полы крашены,
В пять железных кренделей
Сундуки окованы,
На четырнадцать рублей
Солнца наторговано!
Ходят в горнях песенки
Взад-вперёд по лесенке
В соболиных шапочках,
На гусиных лапочках.
Что ж тут делать, плачь не плачь,
Ось к хвосту привязана,
Не испит в ковше первач,
Сказка недосказана!

                 4
 
Тарабарили вплоть до Тары,
В Урлютюпе хлюпали валы,
У Тобола в болотах
Засели бородатые
Охотники засадами.
А за садами –
За синими овчинами –
И луны
Не рассмотришь из-под ладони…
Лесистый, каменный, полынный.
Диковинный край, пустынный –
Разве что под Кокчетавом верблюд
Кричит,
Разве что идут
Плоты по Усолке,
Разве что на них
Петушиные перья
Костров речных…
Да за Екатерининском у Тары
Волны разводят тары-бары,
Водяные бабы да Урлютюп
Слушают щучий хлюп.
На буксиры подняли якоря,
Молится украдкой Алтай,
И заря
Занимается над Алтаем.
«На гнедых конях летаем,
Сокликаемся,
Под седой горой Алтаем
Собираемся.
Обними меня руками
Лебедиными,
Сгину, сгину за полями
За полынными».
Уходили, уезжали казаки в поход
И пешком, и бегом,
И скоком, и опором,
Оставляли дома. А у ворот
Оставляли жён с наговором.
Оставляли всё! Аргамаки
Плясали под седелышком тёртым.
Уезжали казаки,
Оставляли казаки
Возле каждой жены
По чёрту.

              5
 
– Кони без уздечек,
Пейте зарю,
Я тебя, касатка,
Заговорю.
Шляйся, счастье, по миру
Нагишом,
Рассекай, осока,
Тоску ножом.
Бегай, счастье, по миру
Босиком,
Рассекай, осока,
Темь тесаком.
Затуши, разлука,
Волчьи огни,
Кольцо, ворочайся,
А не тони.
Недруги, откликнитесь,
Если есть,
В белые берёзы
Уйди, болесть.
В горькие осины
Уйди, болесть,
Ни спать тебе, ни думать,
Ни пить, ни есть.
Расступись-раздайся
Надво, метель,
Нагревайся досыта,
Бабья постель.
Разбейся башкою
О тын, метель,
Застилай, как надо,
Люба, постель.
Застилай, забава,
Постель на двух,
Наволоки, пологи,
Лебяжий пух.
С утра до полночи
Горюй одна,
Не тряси подолами,
Мужья жена.
Засвечу те очи
Ранней звездой,
Затяну те губы
Жесткой уздой.
Закреплю заклятье:
    Мыр и Шур,
    Нашарбавар,
    Вашарбавар,
    Братынгур!

                  6
 
– Ты скажи-ка мне, сестра,
Чей там голос у тебя,
Чей там голос
Ночью раздавался?
– Ты послушай, родной брат,
Это – струны на разлад,
На гитаре
Я вечор играла.
– Ты скажи-ка мне, сестра,
Чья там сабля у тебя,
Чья там сабля
На стене сверкала?
– Ты послушай, родной брат,
Это – месяц на закат,
Закатался
Месяц серебристый.
– Ты скажи-ка мне, сестра,
Не настала ли пора,
Не пора ли
Замуж отправляться?
– Ты послушай, родной брат,
Дай пожить мне, поиграть,
Дай пожить мне,
Дай покрасоваться…
Ярки папахи, и пики остры,
Всходят на знамени черепа,
Значит, недаром бились костры
В черной падучей у переправ.
Что впереди? Победа, конец?
Значит, не зря объявлен поход,
Самый горячий крутой жеребец
Под атаманом копытом бьет.
Войско казачье – в сотни да вскачь.
С ветром полынным вровень – лети,
Чёрное дерево – карагач,
Камень да пыль на твоём пути!
Сотни да сотни, песни со свистом,
Песок на угорьях шершав и лыс,
Лебяжье, Черлак да Гусиная Пристань,
Острог-на-Берёзах да Тополев Мыс.
– Чтоб вольница
Ярмы на шею надела?
Штыки да траншеи –
Нашли чем пугать!
Иртышской вольнице –
Скот и наделы,
Иртышской вольнице –
Степь и луга!
А если не так,
Из-за кровного хлеба
Пику направь и пошли заряд.
Значит, недаром на целых полнеба
Тянется красным лампасом заря.
Эх, Иртыш, родна река,
Широка дорога,
Не мешает мужика
Пиками потрогать:
Понаехали сюда
С Самары да Рязани –
Кверху лаптем борода,
Тоже партизане.
Небо шашками дразня,
Сотни вышли в поле.
Одолеет кыргизня,
Только дай ей волю.
Сотни да сотни,
Песни со свистом,
Пролит на землю
Тяжелый кумыс.
Гладит винтовки Гусиная Пристань,
Шашками машет Тополев Мыс.

                 7
 
Торопи коней, путь далеч,
Видно вам, казаки, полечь.
Ой, хорунжий, идёт беда,
У тебя жена молода,
На губах её ягод сок,
В тонких жилках её висок,
Сохранила её рука
Запах теплого молока.
Черный ветер с Поречья дул,
Призадумался есаул:
То ль тоска, то ль звенит дуга,
Заливные плывут луга.
Пыль дорог ещё горяча,
И коровы идут, мыча.
Вырезные трясут бубенцы
На конюшнях твои жеребцы.
Неизвестен путь и далеч,
Видно, вам, казаки, полечь!
Кто же смерти такой будет рад?
Повернуть бы коней назад
Через волны чужих пшениц
До привольных своих станиц.
У тебя кольцо горело
На руке.
О ту пору птаха пела
Вдалеке.
У тебя кольцо сияло
При луне.
О ту пору вспоминала
Обо мне.
О ту пору ты смотрела
Мне в лицо.
Покатилось, зазвенело
То кольцо.
Ты не хмурь крутые брови
Без пути.
Мне того кольца в дуброве
Не найти.
Там у берега лихого
Бьёт волна.
Не добыть кольца златого
Мне со дна.
Развяжу шелковый пояс,
Не беда.
За кольцом нырну и скроюсь
Навсегда…

                    8
 
Красная Армия!
Бои, бои –
В цоканье сабель, пуль и копыт
Песни поют командиры твои,
Ветер знамён
Над тобою шумит.
Стелется низко тревожный шум,
Смолкли станицы по Иртышу.
Слушайте песню, песню о том,
Как по бурьяну, что чёрен и ржав,
Смерть пробегала с горячим штыком,
Рыжие зубы по-волчьи сжав.
В степь погляди – ни звезды, ни огня,
Слушай, товарищ, штык наклоня,
Кони подвешены на удила.
Слушайте, конники,
Стук сердец.
Чтобы республика зацвела,
Щедрой рукой посеем свинец.
Звёзды погаснули и огни,
Саблею небо располосни.
Песня, как молодость, горяча,
Целятся в небо зубы коней,
Саблею небо руби сплеча,
Чтобы заря потекла по ней!
Гудок паровозный иль волчий вой?
Видишь, уже светло, часовой.
Видишь, уже над тобой рассвет,
Ветреный и огневой.
Видишь, рассвет над тобой, и нет
Лучше в мире его!
Утренний ветер в лицо подул.
Смирно, товарищ! На караул!
Через пески в золотой пыли
Красноармейские роты шли –
В ясные ночи, в синей пыли
Краснознаменные
Роты шли.
Голод, и смерть, и сон поборов,
Пели товарищи у костров:
«Вейся, пташка-вольница,
Птица-воробей.
Бей казачью конницу,
Анненковцев бей!
Кожана рубашечка,
Максим-пулемёт.
Канарейка-пташечка
Жалобно поёт.
Полымя-пожарище,
Гола степь и лес,
Мы прошли, товарищи,
Штык наперевес».
Голод, и смерть, и сон укротив,
Через пожары, снега и тиф,
Через пески в золотой пыли
Люди, как призраки, пели и шли.
В ясные ночи, в синей пыли
Падали, пели и снова шли.
Зла, весела и игрива
Смерть на ветру. Туман.
Морда коня и грива,
И над ней барабан.
Что ты задумал, ротный,
Что ты к земле прирос?
Лентою пулемётной
Перекрестись, матрос.
Видишь, в походной кружке
Брага темным-темна.
Будут ещё подружки,
«Яблочко» и веснушки,
Яблони и весна!
Красная Армия!
Бои, бои!
В цоканье сабель, пуль и копыт
Песни поют командиры твои.
Ветер знамён над тобою шумит.
Голод, и смерть, и сон поборов,
Пели товарищи у костров.
Песня тогда приходила, как мать,
Через заставы к нам на привал,
Гладить ладонями и обнимать,
Долго глядеть в глаза запевал,
Голод, и сон, и смерть укротив,
Через пожары, снега и тиф.
«Как летела пава
Через сини моря,
Уронила пава
С крыла перышко.
Мне не жалко крыла,
Жалко перышка.
Мне не жалко мать-отца,
Жалко молодца…»

                       9
 
Белопёрый, чалый, быстрый буран,
Чёрные знамена бегут на Зайсан.
А буран их крутит и так и сяк,
Клыкастый отбитый волчий косяк.
Атаман, скажи-ка, по чьей вине
Атаманша-сабля вся в седине?
Атаман, скажи-ка, по чьей вине
Полстраны в пожарах, в дыму, в огне?
Атаман, откликнись, по чьей вине
Коршуном горбатым сидишь на коне?
Белогрудый, чалый, быстрый буран,
Черные знамена бегут на Зайсан.
Впереди вороны в тринадцать стай,
Синие хребтины, желтый Китай.
Позади, как пики, торчат камыши.
Полк Степана Разина и латыши.
Настигают пули волчий косяк,
Что же ты нахмурился, молчишь, казак?
Поздно коня свертывать, поди, казак,
Рассвет как помешанный пляшет в глазах.
Обступает темень со всех сторон,
Что побитых воронов – чёрных знамён.

                        10 

Крапчатый тиф. Теплушка. Грязь.
– Ничего, братишка, молчи да влазь.
– Ничего, товарищи, живот на живот,
Всё, товарищи, заживёт.
– Эй, ты, поручик, очисть вагон!
– Я не отвечаю на красный жаргон.
– Ты нам ответь, брита щека,
Ты нам ответь про Колчака.
Куда вы уехали, адмирал?
– Он к Иркутску с чехами уконал.
Полегли студенты
Под Омском, и мать…
– Позвольте интеллигенту Переночевать!
У меня, товарищи, двенадцать ран,
На дворе, товарищи, буран, буран,
На дворе, товарищи, – капут,
Партизане белого ждут.
Далеко отсюдова Красный Яр,
За густыми вьюгами Павлодар,
За густыми вьюгами одни
Желтыми ромашками огни.
А над этой станицей пока
Проплывают круглые облака…
Поречье, Поречье – сизый Иртыш,
Голуби слетают с высоких крыш!
Поречье, Поречье – трое сыновей
Под уздцы выводят сытых коней.
Полоз, словно сабля,
Остёр и крив.
Над крутыми шеями
Вьюги грив,
На ремни притянута – пляшет, туга,
Вырезная звонкая дуга!
Железная дивизия из-за реки,
Красными лентами мечены штыки.
Эх, пуля – так пуля, штык – так штык!
Отступай, товарищи, в тупик.
Из-за тына выскочил пулемёт,
Конницу казацкую снимает влёт.
Пушечка-сударыня, крепче бей,
Кружат над станицами стаи голубей.
Костёр за заставами горел – потух.
С неба осыпаются помёт да пух,
С неба осыпаются на луга
Ветреные, свежие снега!..

                     11
 
Ночь глухая, душная, ярая…
Укачала малого старая.
– Спи ты, моё дитятко,
Маленький-мал.
Далеко отец твой
В снегах застрял,
Далеко-далёшеньки, вдалеке,
Кровь у твово батюшки на виске.
Спи ты, неразумное, засыпай,
Спи, дитё казацкое, баю-бай.
Я ли твою зыбочку посторожу,
Я ли тебе сказочку расскажу:
Синя вода утренняя, и небо сине,
Шла купаться утречком бела гусыня.
Оправляла пёрышки,
Отряхивалась,
С ноги на ногу
Переваливалась.
А округ – мальчонки,
Голосенки звонки:
– Тега-тега-тега,
Иди к нам побегай!
– Не могу, мальчонки,
Больно ноги тонки…
Вон девки в окошках,
Те – в полусапожках.
Мне ж нельзя обуться,
А они смеются
Из-за занавески,
На ушах подвески,
А у ворот Мужики.
Сапоги
На му-зы-ке.
«Я да ты, ты да я»,
Бо-рода-ты-я!
Широкая улица, далёк бережок,
Торопись, гусыня, прибавь шажок.
Торопись, гусыня, прибавь шажок –
Узкие тропиночки, крутой бережок.
А у берега высока
Поднялась осока,
Зелена, востра,
Камышу сестра.
Плыла гусыня
Водой карасиной,
Огибала камень
Вместе с чебаками.
Пропустила мимо
Лысого налима.
Говорили три ерша:
– Ой, гусыня, хороша,
Белая, белая,
Белая, умелая,
Даром что старая,
Не сравнить с гагарою!..

                     12
 
Жёлтые пески, зелёные воды,
Да гусями белыми пароходы.
Да в низинных травах жирные птицы,
Да сытые и вольные казачьи станицы,
Да к гармоням старым новые припевки,
Да золотокожие жар-малина девки.
Степи, камни, острова, лески да озёра
От тобольских мест к Усть-Каменогору.
Крой, гармони пёстры,
крой, гармони звонки!
Понравился я нонче хорошенькой девчонке.
Щок, щок, щибащок,
Що такое, паря?
Курщавенький казащок
За мною ударил.
Не гордись, кулацкий сын, сапогами новыми,
Ой, напрасно кулачье бьёт песок подковами:
«Што за нова власть така – раздела и разула.
Ещё живы пока в станицах есаулы!
Ты скажи-ка, паря, мне, по какому праву
Окаянно кыргизьё косит наши травы?»
Ты зелён, нехожен луг,
Травушка росиста,
Мой милёнок по станице
Первым гармонистом.
Не желтей, не вянь, камыш,
Выстой под морозами,
Нонче славится Иртыш
Крепкими колхозами.
Мазал дёгтем сапоги,
Нынче мажу ваксой,
Ездил в город с милой я,
Расписался в ЗАГСе.
Пролегли в станицы к нам
Новые дороги,
А старые есаулы
Все сидят в остроге!
Жёлтые пески, зелёные воды
Да гусями белыми пароходы.
Сторонушка степная, речная, овражья,
Прииртышские станицы Черлак и Лебяжье.
Прииртышские станицы – золото закатное,
Округ Омска, Павлодара, округ Семьпалатного.

                       13
 
Поставили к стенке:
– Рота, пли!
– Тятенька, там сказочники пришли… –
…И впалили в парня пули подряд.
– Сказочники сказку там говорят. –
Но, ещё опрежде, чем упасть,
Он кричал: «Свободы, хлеба, земли!
Добудем, товарищи, советскую власть!»
Да взаправду сказочники пришли,
Да взаправду песельники пришли!
Снимайте, ребята, с дверей засов,
Запускайте гармонию в семь голосов.
А на той гармони планки горят,
А у той гармони лады говорят.

                       14
 
В станице Бутяге
Хорош улов
Четыре коряги
Да пять осетров.
А на Дикой Кочке
Ещё лучшей –
Две дырявых бочки
Да семь ершей.
У Козьего Броду
Всех превзошли –
Неводом в погоду
Из реки всю воду
Вы-чер-пали!
Чтоб мы замолчали,
Нас упреди,
Присказка вначале,
Сказ впереди.

                         15
 
Заседлал чёрт вьюгу,
Узду надел,
Копыта раздвинул,
На спину сел.
Ударил нагайкой
Вдоль спины –
Подскочила вьюга
До луны.
Ударил нагайкой
Второй раз –
Подскочила вьюга –
Звёзды из глаз.
В третий раз ударил,
Свел удила –
Вьюга в белой пене
Плясать пошла.
Сбилась, скрутилась,
Расшибла лоб,
Угодил чёрт задницей
На сугроб.
Приморозил крепко,
К снегу прирос,
Спрятал за пазуху
Собачий нос.
Видит – дело плёвое:
Ни водки испить,
Ни ведьмы полапать,
Ни закурить.
Сидел до рассвета чёрт,
А днём
Три красноармейца
Шли тем путём.
– Глядите, ребята, –
Первый говорит, –
– Никак хвост собачий
Из снега торчит? –
Второй отвечает:
– Ей-ясе-ей,
Откеда собаке
Середь степей? –
А третий подходит:
– Да это чёрт!
Вдобавок паршивый –
Третий сорт. –
Завязали чёрта
Они в мешок,
Затянули накрепко
Ремешок,
Перешли – протопали
Наискось степь,
Приходят в деревню
И – на цепь.
Сидит чёрт и лапой
Морду трёт,
А кругом собрался
Колхозный народ.
Смотрят, удивляются,
Смеются: – Рад?!
Прыгал да допрыгался,
Попался, брат! –
Развел чёрт руками,
Мяучит: – Угу,
Оплошал, товарищи,
Завяз в снегу.
Нечего делать,
Смеяться что ж,
И у чёрта горе
Бывает тож. –
Сидит чёрт на цепи
И день и два
И мяучит жалостливые
Слова:
– Я, грит, безлошадный,
Лысый, кривой,
Я, грит, товарищи,
Парень свой.
Я, грит, к колхозу
И так, и так,
Я, грит, среди наших
Почти батрак.
Я, грит, безлошадный –
Вьюга была,
Да и та, паскуда,
Меня подвела! –
Чёртова хитрость
Людям невдомёк,
Выписывают чёрту
Колхозный паёк.
Чёрт распинается,
Обут, одет:
– Бога, грит, товарищи,
Действительно нет!
Чего ж вы удивляетесь,
Язви вас?
На свете такое ли
Есть сейчас?
На свете такое ли
Есть теперь?
А была у мужа
Баба-зверь.
А он её – палкой,
Она – батогом,
А он её – плеткой,
Она – утюгом.
А он её за дело,
Она его – зря.
Не знаем, за дело
Али-бо зря.
Она – в председатели,
Он – в писаря!
На него прошение
Ей несут.
А он её – палкой,
Она – в нарсуд.
Заскрипели перья,
Пошла кутерьма:
Ей-то повышенье,
Ему – тюрьма.
Чего же вы гогочете,
Язви вас?
Подносите песельникам
Хлеб и квас.
Подносите сказочникам
Вина,
Упрошайте каждого
Пить до дна.
Чтобы чашку до рту
Каждый донёс,
Чтобы сказ про чёрта
Пелся всурьёз.
А и начал он крутить
Да мутить народ,
А и начал он шмыгать
Взад и вперёд:
– Мы, грит, не каторжные,
Это что ж,
Засевай пшеницу,
Овёс и рожь.
Засевай пшеницу,
Овёс и рожь,
Отдавай задаром,
Да это что ж?
Отдавай пшеницу,
Овёс и рожь,
Содирай со тела
Двенадцать кож! –
А и начал он крутить
Да мутить народ.
А и начал он шваркать
Взад и вперёд:
– Почему, откуда,
Как это так –
Для советской власти
Всякий – кулак?
Если три коровы
Да лошадок пять,
Почему б такого
В колхоз не взять?
А середь колхозу
Такие нашлись –
Сидят на карачках
И плачут: «Жи-исть!»
Сидят, смотрят грустно
И ноют: «Жи-и-сть!»
Да такое дело
Времем случись:
Задумал чёрт ночью
Чинить поджог,
Подпалил конюшни,
Чуть не убёг,
Да поймали чёрта
Тогда мужики,
Кулацкого черта
Да в кулаки.
Да ещё оглоблями
Со телег,
Да ещё с размаху
Да жопой в снег!..
Эх, гармони пёстрые,
Снегири,
Вот какие черти,
Чёрт побери!
Так не жди, хозяин,
Чёрт подери,
А такого чёрта
Сразу бери.
Бери за загривок
Побольней
Да гвоздём подборным
В пять саженей.
Эх, гармони звонкие,
Серебро,
Береги, хозяин,
Своё добро.
Береги, хозяин,
Добро своё
Кровное,
Колхозное,
Советскоё.
Под гармонь мы скажем
Без всяких затей:
Наладится дело
Без чертей.
Раз вина не выпил –
Крепко стоишь,
Те ж, кто в чертей верит
Получай шиш!..

                 16
 
А у нас колхозы
В златом хлебу,
А у наших коней
Звёзды на лбу.
А ты что за чудная
Река – Иртыш?
В золотых колосьях
Вся ты горишь,
А те хлеба к Омску
Рекой потекут,
А те кони красных
Бойцов понесут.
Да у нас в совхозах
(Давно пора)
Уселись ребята
На трактора.
Иртыш, разговаривай,
Журчи быстрей,
Не видал ты раньше
Таких зверей?
Не на том ли тракторе
Маленький-мал
Поле с края до края
Перепахал?
И уже обвыкся
В наших ветрах
Норовистый красный
Широкий флаг.
А у нас по-новому
Теперь живут,
А у нас в колхозах
Девки поют:
«Я березу белую
В розу переделаю,
У мово у милого
Разрыв сердца сделаю.
А не сделаю разрыв,
Пойдём с милым на обрыв –
Иль в реке утопимся,
Иль в хлебах укроемся.
Все берёзыньки в тумане,
И река не пенится,
Милый ходит вокруг бани,
Ругается-сердится.
Милый, чо, милый, чо?
Милый, сердишься за чо?
Чо ли люди чо сказали,
Чо ли сам заметил чо?
На своём коне посадкой
Ты меня не удивишь,
Мне теперь увидеть сладко,
Что на тракторе сидишь.
Мы с тобою не в разладе,
Талисман убереги,
Подкулачник в палисаде,
Ты его не стереги.
Сама плетку закручу,
Сама лазать отучу…»

                     17
 
Круг по воде и косая трава,
Выпущен селезень из рукава.
Крылья сложив, за каменья одна
Птичьей ногой уцепилась сосна,
Клён в сапожки расписные обут,
Падают листья и рыбой плывут.
В степи волчище выводит волчат,
Кружатся совы, и выпи кричат.
В красные отсветы, в пламень костра
Лебедем входит и пляшет сестра.
Дарены бусы каким молодцом?
Кованы брови каким кузнецом?
В пламень сестра моя входит и вот
Голосом чистым и звонким поёт.
Чьим повеленьем, скажи, не таи,
Заколосилися косы твои?
Кто в два ручья их тебе заплетал,
Кто для них мёд со цветов собирал?
Кончились, кончились вьюжные дни.
Кто над рекой зажигает огни?
В плещущем лиственном неводе сад.
Тихо. И слышно, как гуси летят,
Слышно веселую поступь весны.
Чьи тут теперь подрастают сыны?
Чья поднимается твердая стать?
Им ли страною теперь володать,
Им ли теперь на ветру молодом
Песней гореть и идти напролом?
Синь солончак и звездою разбит,
Ветер в пустую костяшку свистит,
Дыры глазниц проколола трава,
Белая кость, а была голова,
Саженная на саженных плечах.
Пали ресницы, и кудерь зачах,
Свяли ресницы, и кудерь зачах.
Кто её нёс на саженных плечах?
Он, поди, тоже цигарку крутил,
Он, поди, гоголем тоже ходил.
Может быть, часом, и тот человек
Не поступился бы ею вовек,
И, как другие, умела она
Сладко шуметь от любви и вина.
Чара – башка позабытых пиров –
Пеной зелёной полна до краёв!
Песня моя, не грусти, подожди.
Там, где копыта прошли, как дожди,
Там, где пожары прошли, как орда,
В свежей траве не отыщешь следа.
Что же нам делать? Мы прокляли тех,
Кто для опавших, что вишен, утех
Кости в полынях седых растерял,
В красные звёзды, не целясь, стрелял,
Кроясь в осоку и выцветший ил,
Молодость нашу топтал и рубил.
Пусть он отец твой, и пусть он твой брат,
Не береги для другого заряд.
Если же вспомнишь его седину,
Если же вспомнишь большую луну,
Если припомнишь, как, горько любя,
В зыбке старухи качали тебя,
Если припомнишь, что пел коростель,
Крепче бери стариков на прицел,
Голову напрочь – и брат и отец.
Песне о войске казачьем конец.
Руки протянем над бурей-огнём.
Песню, как водку, из чашки допьём,
Чтобы та память сгорела дотла,
Чтобы республика наша цвела,
Чтобы свистал и гремел соловей
В радостных глотках её сыновей!

        18

Переметная застава,
Струнный лес у Кокчетава.
По небу, по синему
Облака кудрявые бегут.
Струнный лес у Кокчетава,
Разожгла костры застава.
Гей, забава, слушай
Песню эту в тишине.
Другу вслед заулыбайся,
Своему отцу признайся,
Что руками белыми
Зануздала милому коня.
Своему отцу признайся,
Вдаль гляди и улыбайся,
Это кавалерия
По степи да с песнями идёт.
(Вёрсты – дело плёвое,
Бей их, конь, подковою,
На врага сумей примчаться.
Что, девчонка, спрятала лицо?
Выходи полюбоваться,
Гей, иди полюбоваться
На красных бойцов.)
Примем, примем бой кровавый,
Стали вкруг страны заставой,
И пущай попробуют
Налетать на воинов враги!
Вкруг страны стоим заставой
И идём мы в бой кровавый,
Запевалы начали
Первыми противника рубить.
Заготовлены квартиры,
Ладный конь у командира –
Полквартала, пегий,
На копытах задних проплясал.
Ладный конь у командира,
Что ты взглядом проводила.
Твой дружок, чернявая,
Служит в девятнадцатом полку.

1929-1930 

К 100-ЛЕТИЮ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО РУССКОГО ПОЭТА ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА «Я УВИЖУ ВОЛЧЬИ ИЗУМРУДЫ...»
Он был молод и красив, этот сибирский парень. Его любили женщины, а он любил их. Он был задирист, самоуверен и зачастую несносен.


Николай Асеев – в 1956 году в официальном документе для прокуратуры – обрисовал его психологический портрет следующими словами: «Впечатлительность повышенная, преувеличивающая всё до гигантских размеров. Это свойство поэтического восприятия мира нередко наблюдается у больших поэтов и писателей, как, например, Гоголь, Достоевский, Рабле. Но все эти качества ещё не были отгранены до полного блеска той мятущейся и не нашедшей в жизни натуры, которую представлял из себя Павел Васильев...»
ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ. ЛЕГЕНДЫ И ФАКТЫ.
Любовь КАШИНА

14 июня 1934 года в «Правде» и других центральных газетах была опубликована статья Горького «Литературные забавы». Процитируем её в части, касающейся Павла Васильева.
«Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время, как одни порицают хулигана, – другие восхищаются его даровитостью, «широтой натуры», его «кондовой мужицкой силищей» и т.д. Но порицающие ничего не делают для того, чтобы обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать. А те, которые восхищаются талантом П. Васильева, не делают никаких попыток, чтоб перевоспитать его. Вывод отсюда ясен: и те и другие одинаково социально пассивны, и те и другие по существу своему равнодушно «взирают» на порчу литературных нравов, на отравление молодёжи хулиганством, хотя от хулиганства до фашизма расстояние «короче воробьиного носа». Наверно, не нужно комментировать эти строки. Для всех сейчас ясно, что это значило в 30-е годы.
Какую же роль сыграл в судьбе П. Васильева А.М. Горький?
ПО УКАЗКЕ ПЕТЬ НЕ БУДУ СРОДУ…
Любовь РИФЕЛЬ, сотрудник государственного архива Восточно-Казахстанской области

Более 20 лет жизни Станислав Евгеньевич Черных посвятил сбору материалов о Павле Васильеве. Он исследовал документы центральных архивов, музеев страны, вел переписку с родными, друзьями, современниками поэта, разыскивал людей, знавших поэта, уговаривал их написать воспоминания, собирал фотографии.
В настоящее время документы хранятся в государственном архиве Восточно-Казахстанской области. «Без преувеличения – архив Павла Васильева, собранный Станиславом Черных, равен по масштабу работе целого научно-исследовательского коллектива, и уже только это является научным и нравственным подвигом», – П.Д. Поминов, кандидат филологических наук.
Тело дается человеку от родителей. А душа – от земли, от Родины, которая одновременно есть и Отечество. Как говорят тюрки: Мать-Земля и Вечное Синее Небо – Отец Тенгри взлелеяли человека, а от их союза, в их любви-единстве и явился тот или иной народ. Но любой народ – художник, творец, он рождает для выражения своей самобытной души избранных сыновей и дочерей, носителей Дара. Таким голосом народа, носителем живого певчего начала является Поэт.
Явление Поэта смущает, тревожит и приводит в смятение даже самые мрачные и неверные души, потому что явление Поэта не знает границ и опровергает законы. Об этом писал Блок. На этом настаивал и Юрий Кузнецов.