Русская поэзия начала - середины XX века | Дмитрий Кедрин
Дмитрий Кедрин
1907-1945
Кедрин Дмитрий Борисович – русский советский поэт, переводчик. Родился 22 января (4 февраля) 1907 года в донбасском посёлке Берестово-Богодуховский рудник. Учился в Днепропетровском железнодорожном техникуме (1922-1924). Публиковаться начал в 1924 году в редакции комсомольской газеты «Грядущая смена», позже – в «Комсомольской правде» и журнале «Прожектор». При жизни Кедрина вышла единственная книга его стихов «Свидетели» (1940). Одним из наиболее значимых произведений поэта является стихотворная драма «Рембрандт» о великом голландском художнике. Погиб 18 сентября 1945 года при невыясненных обстоятельствах. Похоронен на Введенском кладбище в Москве.   Подробнее...
Фотоальбом
Дмитрий Кедрин
Памятник Дмитрию Кедрину в Мытищах
Памятная доска на доме, где жил Дмитрий Кедрин
Раиса Арефьева. Портрет Дмитрия Кедрина
Дмитрий Кедрин
Памятник на могиле Дмитрия Кедрина
Поэт Дмитрий Кедрин
ТВ канал
Сортировать:
по популярности
1. Поэт Дмитрий Кедрин   ТВ канал
2. Подгулявший шутник  Песня на стихи Д. Кедрина. Исполняет В. Сергеев
СТИХИ
ЗОДЧИЕ

Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.

И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.

"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.

Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!

Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...

А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.

А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...

А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"

И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!

Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
ПАМЯТИ ДРУГА
Кайсын КУЛИЕВ

Мне грешно роптать на судьбу и винить её в том, что она лишила меня радости общения с крупнейшими поэтами-современниками. Не стану называть имён – пусть даже тень хвастовства не ляжет на мои заметки. Поэт должен быть душевно свободным, как ветер, который проходит по зелёной чинаровой роще. Но не хвастливым и не чванливым. Я не за робость, а за скромность. Робость в творчестве – это бескрылье, ведущее к эпигонству. Скромность же – путь к самокритичности, а потому и к плодотворности.
Таким я знал поэта, о котором думаю сейчас. Он был истинным художником и в том, что им сделано, и в замыслах. О нём я думаю часто потому, что ему в высшей степени были присущи порядочность, душевная чистота и честность, так же необходимые для поэта, как зелень для дерева каждой весной. О нём я думаю часто потому, что его дружба принесла мне много радости. Я любил его. Он был поэтом во всём.

ЗАПРЕТНАЯ ПЕСНЯ
Вячеслав ЛЮТЫЙ

К 100-летию со дня рождения Дмитрия Кедрина

– Не вымоюсь водою
И тканью не утрусь,
А нынешней бедою
Сплотится наша Русь!

               
           Дмитрий КЕДРИН

17 февраля исполняется 100 лет со дня рождения Дмитрия Борисовича Кедрина. Он родился на Богодуховском руднике в Донбассе 4 февраля (17.2 – по новому стилю) 1907 года в семье счетовода Екатеринославской железной дороги и погиб в Москве, в самом расцвете своей поэтической силы, 18 сентября 1945 года от руки неизвестного убийцы.
По привычке мы называем его «русским советским поэтом», поскольку художественный дар Кедрина сложился и окреп в советское время. Серединой 1920-х годов датированы первые знакомые нам кедринские стихи, во многом оригинальные, но и переполненные отзвуками иных громких поэтических голосов – отчасти Сергея Есенина, во многом – Эдуарда Багрицкого. Пройдя большой творческий путь, испытав потрясения переживаниями и картинами Великой Отечественной войны, к моменту смерти Кедрин определённо изменился, его мировоззрение даже на первый взгляд стало разительно отличаться от тех настроений, которыми были насыщены его ранние произведения.
Очень часто в литературоведческих трудах, посвящённых творчеству Дмитрия Кедрина, особый авторский акцент делается на взаимном противопоставлении художника и власти – более того, эта формула стала едва ли не титульной по отношению ко всему творчеству поэта. Излишне говорить о том, что полноценный художественный дар не может быть исчерпан такой, исключительно интеллектуальной антиномией, поскольку за пограничной чертой оказывается высокое созерцание, которое практически всегда сопутствует большому художнику. К тому же, серьёзное, бережное и внимательное отношение поэта к народу и к родной земле наполняет его стихи удивительной органикой, придает им напевность, соединяет поэтическую строку с человеческим дыханием – с печальным или восхищенным вздохом. И, наконец, само звание художника-творца не должно быть каждодневным отпечатком на всех темах, которых касаются его ум и рука. Простота высокого искусства и потаенная красота простой жизни, сквозь которую невидимыми токами скользит само бытие, – они притягиваются друг к другу, и тот дар, в котором это сближение происходит, может быть по праву назван выдающимся. Именно поэтому творчество Дмитрия Кедрина оказывается подлинно национальным, глубоко русским в его высших достижениях.
БРАТСТВО «НЕВЕРНЫХ КОМЕТ»
Ирина МАЗУРЕНКО

Поэт, философ, художник Максимилиан Волошин в венке сонетов «Corona Astralis» (1909) писал о некоем братстве «изгнанников, скитальцев и поэтов», «в ком тлеет боль внежизненных обид»:
В себе несем свое изгнанье мы –
В мирах любви неверные кометы.
Д. Кедрин вошёл в это братство «неверных комет». Стремление к «свободе духовной», «которая носит имя – Воля: воля жить, скитаться, творить и умереть независимым»  было присуще ему. При жизни вышла единственная «злосчастная» книжка «Свидетели» (1940 г.), куда вошло лишь семнадцать стихотворений поэта. Но невозможно сегодня представить себе антологию русской поэзии ХХ в. без «Зодчих», «Коня», «Приданого»,  «Свадьбы», «Красоты» Дмитрия Кедрина.
Самым «автобиографическим» своим произведением Кедрин считал драму «Рембрандт»: «Здесь больше всего меня».
Поэт воссоздал образы беспокойных духом мастеров прошлого – «безвестных владимирских зодчих», Коня, Саади, Фирдоуси, «живописца нищих»… Трагичны судьбы творцов красоты. Неизбежен и вечен конфликт между Талантом и Властью. Обращение поэта к истории было возможностью «сказать о себе, выразить своё отношение к миру».

КОГДА ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ
Александр М.КОБРИНСКИЙ

Об убийцах Дмитрия Кедрина (гипотеза)

В переписке Гаврилы Никифоровича Прокопенка с Кедриным одна из тем -  литературный Днепропетровск. Начало переписки восходит к 1977 году. Что мне было  известно о Гавриле Никифоровиче в те далекие 70-е, когда мы оба посещали  литературное объединение им Кононенко при Днепропетровском отделении СПУ?  Только лишь то, что он бывший морской офицер, прошедший войну. Всегда  строгий, стройный, резковатый и подтянутый - почти официальный. И ни малейшего  намека с его стороны на знание русского языка. Говорил только на украинском и,  будучи старше меня на 17 лет, воспринимался мною, как слишком взрослый для  понятия - начинающий поэт. И когда Гаврила Прокопенко, в редких случаях нашего  обоюдного общения,  давал мне понять, что он под «колпаком» органов  госбезопасности не менее моего, такие "разговорчики" со стороны бывшего кадрового  офицера воспринимались, как провокационная попытка вызвать собеседника на  откровенный разговор. И только сегодня, мне, перекочевавшему в новое столетие,  открылось из переписки Гаврилы Никифоровича с Кедринами, что он, при бывшем  своем офицерстве, не являлся членом партии и прекрасно - на  профессионально-филологическом уровне - владел не только украинским языком, но  и русским. И, кроме этого, все перипетии его напрасных попыток в течение более  четверти столетия издать свои переводы Д. Кедрина на украинский язык помогли  мне увидеть сокрытую сторону медали во всей ее реалистической полноте: Гаврила Никифорович Прокопенко - честнейший, добрейший и тончайшего ума человек. А это  в печальной совокупности означает только одно - за ним действительно была  организована слежка. Его титанический труд по переводу на украинский творческого  наследия Д. Кедрина подвергался целенаправленно унизительному умалчиванию и  отчуждению не только в Днепропетровске, но, можно сказать, в пределах всей  советской Украины.