О НИКОЛАЕ ШИПИЛОВЕ

Станислав КУНЯЕВ

Мир рассказов и повестей Шипилова – мир провинциальных предместий, рабочих окраин, вымирающих сел. Его герои – любящие друг друга, спорящие, выясняющие свои взаимоотношения – неотделимы от окружающего пейзажа, полностью вписаны в атмосферу микровселенной, знакомство с которой порождает щемящее чувство от скорого ее конца. И в то же время это ощущение не перерастает в безнадежность – чувство породнённости, казалось бы, невозможное при знакомстве с персонажами породы «перекати-поле», «вечными скитальцами» – не дает впасть в уныние при осмыслении их судьбы.
Шипилов известен также как автор многих замечательных песен и лирических баллад. Наибольшую известность получили песни «После бала», «Пехота», «Баллада о брате», «Дурак и дурнушка». В его стихотворениях и песнях осмысливаются полнота и противоречия человеческой жизни через «магический кристалл» зрения «простого человека», «простота» которого столь же сложна и многомерна, как и «простота» окружающего его мира. Лирика органически соединена с драмой и трагедией переживания разлома и распада жизни в любимой России.

И отгладив сухою ладонью
Гриф гитары, пою я с трудом:
Мы великой России одонья,
Промотавшие Бога и дом.
И пожарищ огнём налитая,
Ты на шею мне кинешься: «Ах!»
Золотая моя, золотая,
Видно наши давно в небесах.

ПОВЕСТЬ

Псаломщик

Пролог

Чужие люди изорвали в клочья мой житейский букварь, а я выучился читать по нему себе на беду. Теперь мне кажется, что после московского мятежа девяносто третьего года прошли столетия.
Я лишь чудом остался жив на раздавленных баррикадах.
«Господи!» – сказал я в ночь перед штурмом. – Если останусь живым, то буду служить Тебе всем, на что Ты дашь мне силы…»
Молиться я не умел, но, видно, кто-то из мёртвых молился за меня.
После всего пережитого на баррикадах занятия литературой стали казаться чем-то вторичным, а наш брат писатель – докучливым болтуном. Мне стал омерзителен город с его пирами, на которых стоял густой запах трущобной помойки.
Как штиль, пришла опасная усталость. Мне казалось, что рассудок мой помрачён, и прекратилась сокровенная музыка в душе.
Я слышал пустословие людей, которых ещё вчера несчастный народ возносил как знамя. То, что они делали, напоминало мне отточенную борьбу нанайских мальчиков. Они партийно-классово и аппаратно-кассово были всегда близки к властям и жили в другом пространстве с его временем. Над ними не капало.
Мне захотелось бежать из Москвы, как с чужбины, в долгое целительное молчание. Забыть сорные, утратившие смысл слова, перейти на церковно-славянский язык, который пока ещё не знали и не уродовали все эти егеря-загонщики, охотники до чужого…
И я бежал, чтобы глаза не видели позора столицы, как позора матери. Запалился, хотел пить, но вода была мутной от золы и пепла чудовищного крематория, где заживо сгорала, корчилась и не хотела умирать моя изумительная планета Россия. Я стал пить водку – палёная водка едва не спалила рассудок. Я уже не жаждал сначала реванша, позже – покоя. Пришло равнодушие.
Почти десять лет бежит моя тень за тенью родины. Искать её – всё равно, что искать мой городок Китаевск на пачке «Беломорканала». Я обиделся на народ, на рабствующую Россию. В девяносто четвёртом в Калуге едва не женился на хорошенькой немке по имени Петра, чтобы уехать туда, где можно молча жить, пока не закопают в ямку. Но – хранил Господь! – на немке по имени Петра женился один мой благополучный приятель. Я потерял сон и съёжился от болезненных сновидений. Лишь в разъездах по «территории» я отсыпался, потому что внушал себе надежду, что еду от тьмы к свету. Половину последнего года прошлого тысячелетия я жил у друга в заграничном уже Крыму. Спал, ел и ничего не хотел. Научился, не вставая с дивана, из «положения лёжа», щелчком отправлять скомканную газетную четвертушку в мусорное ведро. А когда отоспался и когда смутно захотел жить, то стал смотреть в телевизор.
Я увидел в нём крупнокалиберные пулемёты на зубцах старых стен Генуэзской крепости. И это курортный Судак? И это киммерийские мои холмы? Я смотрел, как с прутьями арматуры и бейсбольными битами идут мусульманские боевики прямо на объективы телекамер…
Люди говорят, что они берут русскую землю по всему Крымскому побережью. И прошлым летом отряды меджлиса прилежно атаковали Южный берег. Идёт нашествие, захват жизненного пространства для мусульман.
«…Из русских тут выживут только придурки-сталкеры… – сказал некий лысый жук-носорог в ходе беседы с дятлом-телеведущим, который дробненько, с пониманием смеялся. – …Объясните мне: а что такое собственно русские – прилагательна или существительна?»
Я бы объяснил ему по зубам, но с этим ящиком Пандоры связь, как известно, односторонняя. И они стали бойко объяснять мне, что русские – это нечто наднациональное. Меня охватила ярость. Да, нам, русским, не повезло. Выбор у нас невесёлый и небогатый, но он есть. Я найду его. Так началось крымское оздоровление.

С ПЕСНЕЙ
ПО СТРАНЕ

Интерактивная карта

ЗЕМЛЯЧЕСТВА