НОВЕЛЛЫ

Золотистый-золотой

…И сказал ей бородатый главарь, увитый по лбу зелёной лентой: тебе – туда. И показал стволом автомата на горный склон – за ним ты найдёшь своего сына.
Или то, что от него осталось.
Если дойдёшь, конечно.
И замерли от этого жеста боевики, а в первую очередь те, кто устанавливал на этом склоне минное поле. Надёжно устанавливал – для собственной же безопасности, туда-сюда, движение.
Разведка федеральных сил не прошла – откатилась, вынося раненых.
Попавшие под артобстрел шакалы, спасаясь от снарядов в ущелье, вырывались сюда на простор и на потеху Аллаху устраивали фейерверк на растяжках.
Пленные, что вздумали бежать, взлетели здесь же на небеса.
Сын? Нет, сына её здесь нет, но они слышали о пленном русском солдате, который отказался снять православный крестик. Зря отказался – через голову и не стали снимать, делов-то – отрубили голову мечом, и тот сам упал на траву. Маленький такой нательный крестик на шёлковой нитке, мгновенно пропитавшейся кровью. Гордого из себя строил, туда-сюда, движение. А то бы жил. Подумаешь, без креста... Дурак. А похоронили его как раз там, за склоном. Иди, мать, а то ночь скоро – в горах быстро темнеет. Жаль только, что не дойдёшь. Никто не доходил.
Пошла...

Партер. Седьмой ряд

– Баю-баюшки, баю...
– Вера, милая, всё. Всё уже.
– Не отдам.
«Отдашь, - ухнул рядом разрыв. А для непонятливых повторилось едва ли не над ухом: – Отдашь! Отдашь!!»
Комья земли за спиной – как падающие яблоки в домашнем саду.
«Да-да-да-дааааа», – шпаной из подворотни подтявкнула господам артиллеристам дробненькая пулемётная очередь.
И вдруг озарение: какое же это счастье – оказаться во время обстрела на кладбище! Любой холмик – бруствер, памятник – стена каменная. Копачам вообще сказка: скатились в самими же вырытую могилу-окоп. Не потеряются, пронумерованную – в седьмом ряду нового, всего лишь неделю назад открытого для захоронений, участка. Готовили могилочку для дитяти, лишней земли не захватывали, а вот поди ж ты, легко втиснулись вчетвером.  
– Баю-баюшки, баю...
«...юююююю...», – передразнила мина «крылатка».
Не ведала, дурёха, что от самой полетят клочки по закоулочкам, едва коснётся земли. Иначе не насвистывала бы, а выла по-бабьи, изо всех сил удерживая себя в воздухе. А ещё лучше - вернулась бы к тем, кто снаряжал её, как поясом шахида, хвостовым оперением. Кто погладил выпуклые, в 120-мм, бёдра, но тут же предал, разжав пальцы и опустив в тесное, тёмное, пропахшее гарью жерло ствола. И всё ей окончательно должно было стать понятным, когда обожгло, возгорелось там, где шёл элегантный, как у балерины, крылатый подол пачки.
Но обманула, дала ей передышку неведомая сила, выбросившая обратно мину из тесноты и гари да в голубой простор: летай, глупое чудушко, радуйся бабочкой единственному дню своей жизни. Смотри, как сияет в небе крест, взбежавший на цыпочках по куполу кладбищенской часовенки в самую высь. Забудь, что он всего лишь прекрасный ориентир для миномётчиков, что именно от него делают поправки в расчётах для меткой стрельбы. Но простухе-дурёхе и самой глаз не отвести от золочёного, парящего среди облаков Ивана-царевича, распахнувшего навстречу руки. Ох, для жаркой, желанной ночи!

ПОВЕСТЬ

Bxoд в плен бесплатный, или расстрелять в ноябре

– Кто полковник?
– Я.
Встать и выпрямиться не успеваю. Удар сбивает с ног – профессиональный, резкий, без замаха. Однако упасть не дают наручники, которыми я прикован к Махмуду. Тот, в свою очередь, зацеплен за Бориса, мы все втроём наклоняемся, но падающего «домино» не получилось – устояли. А похожи, наверное, на покосившийся штакетник, схваченный одной цепью.
Кровь от рассечённой губы наполняет рот, хочется сплюнуть, но боевик стоит вплотную, не позволяя отвернуться, и приходится сглатывать кровавую ушку. Ничего, собственная. А вот мой взгляд на «Боксёра» оказался, наверное, столь выразительно презрительным, что он поинтересовался:
– Ну, и что увидел?
Вижу его красные от бессонницы глаза. Сам Боксёр в чёрной маске-чулке, взгляд его устремлен на меня через неровные, обтрепанные от времени вырезы. Впрочем, это встретились не наши глаза, а заискрились, оттолкнулись два оголённых провода. Хотя боевику что отталкиваться. Он упирает мне в лоб ствол автомата, и откуда-то издалека, из курсантских времён промелькнуло: во время учений при стрельбе холостыми патронами мы накручивали на стволы круглые блестящие компенсаторы. Сам всегда улыбался, когда они мелькали в кино, а киногерои после автоматных очередей картинно падали с пятнами крови на теле.
Сейчас кровь в собственном рту настоящая, а ствол – угловатый, холодный. Да и какие, к чёрту, в Чечне во время войны холостые патроны! Пора уже привыкнуть и к тому, что меня бьют только за то, что полковник.
– Что молчишь? В контрразведке научился?
Ствол давит всё больнее, я и сам чувствую, что пауза затягивается, но нейтрального ответа найти не могу. А надо. Если не убили сразу, надо. Иначе навешают всех собак – от сталинской высылки чеченцев в Казахстан до приказа Грачёва штурмовать Грозный. Пленный отвечает за всё и за всех.

С ПЕСНЕЙ
ПО СТРАНЕ

Интерактивная карта

ЗЕМЛЯЧЕСТВА