Русская поэзия | Сергей Казнов

СВИДЕТЕЛИ

... а было их, впрочем, не мало...

Подобно солнцу, в озере утонувшему,

поэт не рад ничему, только минувшему.

Разглядывает альбом, в памяти роется...

Если долго смотреть на дверь, то она откроется.

Нашу первую встречу многие видели.

Милая, моя память точна как видео:

наш разговор тогда подслушали оба вы –

мокрый асфальт и будка с ремонтом обуви.

Требуется лишь логика, а не мужество,

чтобы признать, что это – тоже замужество,

скреплённое, если не кольцами, то мороженым,

и вообще у нас было всё, что положено.

Видела нас река, видели голуби

одну к другой склонённые наши головы,

шныряли четвероногие и хвостатые

и зеленели вокруг мои соглядатаи.

Подружки невесты были ещё заметнее:

розы в саду (по-моему, многолетние;

если б не ты, они вовек не погибли бы),

и облака, и солнце, и книга Библия.

С тех пор как по именам друг друга назвали мы –

сорок стихотворений лежат в развалинах.

Разрушенные мосты, бывшие пристани

глядят теперь на тебя тихо и пристально.

Деревья бегут на юг, птицы сутулятся.

Видели наше счастье дворы и улицы,

и наш поцелуй на ступеньках тоже заметили –

а брак разорвать нельзя, пока живы свидетели.

* * *

Из предрассветного озноба

всплывают ветви, кочки, мхи.

Ты так творил весь мир, должно быть,

как ныне пишутся стихи.

Пучины, горные вершины

ты нашептал в полубреду,

без объяснения и причины,

как яблоня цветёт в саду.

И нынче в августе червонном

крик перепелки луговой

рифмуется с протокой сонной

и свежескошенной травой.

И сила утреннего клёва

созвучна слову «благодать» –

и грош цена такому слову,

какое можно угадать.

На перекрёстках мироздания

у мироздания за спиной

срифмовано моё страданье

с полётом бабочки ночной.

На всём, что живо, что истлело,

лежит одна Твоя печать,

но подорожник от омелы

Ты сам не должен отличать.

* * *

Когда я лягу на скамью

и стану подыхать,

то эту песенку мою

тебе не услыхать.

Услышит парк, услышит пруд,

уловит чистотел

и цикламены разберут,

что я сказать хотел.

Услышит тёмная вода

и два ночных огня, –

всё, что ты бросила, когда

ты бросила меня.

Когда по берегу мы шли,

здесь пели шесть цикад,

и восемь ландышей цвели,

и отдыхал закат.

Наверное, я был осёл,

доверив их одной, –

ведь ты их бросила, как всё,

что видела со мной.

И только я их уловил

и записал в душе.

…Кто мишке лапу отдавил –

вы поняли уже.

Но я тебя, мой инвалид,

не брошу ни за что.

В конце концов, мне так велит

Агония Барто.

И клён у парковой скамьи,

и пятна на луне,

и все вы, милые мои,

останетесь при мне.

Я нанижу вас, как на нить

жемчужины в руке,

и научу вас говорить

на русском языке.

* * *

Она пушистой девочкой была.

Ещё сейчас хранят мои тетради

её слова, следы её тепла

и влажный шёлк её волнистой пряди.

Её волна с собою забрала.

Она плыла и пела, и над ней

склонялись тени, нагибались ивы,

и травы, и сплетения корней

не видели вовек такой красивой.

И песня становилась всё слышней.

Печально по излучине реки

она плыла одна по тёмным водам,

со склона ей кивали васильки,

кувшинки окружали хороводом

и лилии сплетали ей венки.

Любовь моя, во сне и наяву,

пока дышу, пока тебя я помню,

пока я жив, я сам с тобой плыву,

минуя перекаты, камни, комья,

и только этим плаваньем живу.

И ясно слышу песенку твою:

какой удел положен человеку,

зачем расстались мы, когда ручью

положено впадать в другую реку?

И слышу песню, и в ответ пою.

Она пушистой девочкой была,

Дюймовочка, Офелия, наяда.

Не может быть, она не умерла! –

Вдаль по реке, пока хватало взгляда,

плыла и пела, пела и плыла.

ЭЛЕГИЯ

Издалека заводим речь:

весна, свобода.

Она и время наших встреч,

и время года.

Она на ранних поездах

весь день каталась

и в отцветающих садах

навек осталась.

Сулила кончиться добром,

неслась верхами

и пахла глиною, костром,

дождём, духами.

Как Пасха следом за Страстной

приходит слепо,

теперь за прожитой весной

настало лето.

Забьётся медленно в висках,

и ясно станет:

само потонет в облаках

и нас потянет.

Оно, как ангел номер шесть,

стоит с трубою

и погребает всё, что есть,

и нас с тобою.