Русская поэзия | Ирина Василькова

* * *

Не твоя ли душа, птичкой кирпичногрудой

из травы посвистывая, дразнит лукавым оком?

Тяжелеет август, соседи гремят посудой,

с кухонь дачных тянет горячим яблочным соком.

Я плохой садовник, мама – дичают твои аллеи,

ветви путаются – загустенье и запустенье.

Эту срезать, и ту пора бы, да нет – жалею

корявую, полумёртвую – вдруг растенье

весной очнётся, свирепым нальётся мёдом,

набрякнет цветами, ягодами, нагонит сладость,

оплетётся пчёл ликующим хороводом,

а мне – и радость.

Твоей бы решимости, мама – секатор наизготовку,

вырезать лишнее – всё на золу сгодится!

Но всех приголублю – дохлый укроп, морковку,

а сад в упадке – даже яблоко не родится.

Не смотри так пристально, кирпичногрудая птица –

крестиком на воротах свою оставляю метку,

чтобы Тот, Кому садом земным придётся распорядиться,

пожалел меня, как жалеют сухую ветку.

* * *

А когда моя жизнь легла на крыло

и пошла на третий виток –

загудело пронзительно и светло,

и окреп воздушный поток.

Из-за белых загорий блажит зима,

раздувая облачный фронт.

Геометрии бес, ты сошёл с ума –

так раздвинулся горизонт!

Там, внизу, ноябрьский неяркий свет,

хрупкий снег и зелёный мох,

и сквозь ветхий мрамор глядит мне вслед,

ухмыляясь, античный бог.

Избежав атмосферных помех, с трудом

различаю пруд и скамью,

в пышных клочьях ампира застывший дом,

чаепитие на краю.

Но душа суха, как полярный лёд –

никаких тебе слёз из глаз –

значит, в жажде моей убедился Тот,

Кто всегда испытывал нас.

Не один глоток – ледяной поток,

до огня по коже – и всласть!

Мне не страшно, бес – мне с моих небес

всё равно уже не упасть!

* * *

мёртвая женщина потерявшая свою тень

тебя преследует который день

который месяц который год

заглядывает в глаза целует в рот

с ней даже можно спать как с женой

спутав её со мной

мёртвая женщина даже голоса нет

холодная опаловая на просвет

лицо стеклянное во лбу тоска

кожа бледнее снятого молока

не ложись с ней в постель не садись за стол

забей осиновый кол

верность ревность ящик Пандоры двойное дно

есть другая улетающая в окно

даже лютому голоду вопреки

зерна не берёт с руки

малиновкой из летних кустов глядит

кровь у неё гудит

птичий век короткий а эта ещё жива

и ловится на ласковые слова

будешь слушать песни по вечерам

у неё на хвосте звезда в башке тарарам

грудка тёплая рябиновый пух

и абсолютный слух

смотрю в зеркала не думаю ни о чём

пока ты присматриваешься за плечом

к двум моим отражениям оцениваешь товар

а душа дрожит как летучий пар

не успев понять из грянувшей темноты

какую же выбрал ты

* * *

В нашем роду все женщины были верны.

Взять тётку Шуру – жених не пришёл с войны,

лет до семидесяти так и жила одна –

солдатскими письмами насмерть обожжена.

У тётки Юли совсем другой коленкор –

цыганистый муж-балагур, дальнобойщик-шофёр,

рыбачил на Финском – там и ушёл под лёд,

а так говорит о нём, будто доныне ждёт.

Бабку Прасковью бросил гуляка-дед

с тремя на руках – на лице евангельский свет

мёртвым гипсом застыл – да и все дела.

Только молилась – а что ты ещё могла?

Старые фото в рамочках на стене –

фамильные ценности теперь перешли ко мне.

* * *

Майский дождь сомнений не имеет –

землю полирует и не смеет

одного другому предпочесть.

Гаражи, заборы, листья, ветки,

червяки и лягушачьи детки –

все равны, за то ему и честь.

В этом мире, высушенном жаждой,

право на глоток имеет каждый.

Вот и он – небесная вода

хлещет вниз, как из дырявой лейки.

Травы глубоки, бутоны клейки,

и черемуховы холода.

Я и сад промокли до озноба,

но, похоже, счастливы мы оба –

водопад взъерошенных ветвей

нам такое лето обещает!

И в лещине горло прочищает

мокрый и счастливый соловей.

Что же ты фальшивишь, бедолага?

Ну и тормоз – на краю оврага

слушатели ждут – а ты никак!

………………………………

И стоим под майской благодатью,

так сказать, непобедимой ратью –

я, сирень, крапива и червяк.