Русская поэзия | Николай Сундеев

Николай Сундеев

 
 
СУНДЕЕВ Николай Владимирович родился в 1954 году в посёлке Григориополь, в Молдавии. Окончил филологический факультет Кишинёвского университета. Работал в прессе, затем – редактором в издательстве. В 1992–1993 годах издавал первую в Молдавии литературную газету на русском языке «Строка». После кровопролитного конфликта в Приднестровье в 1994 году эмигрировал в США. Автор поэтических книг: «Знак осени» (1979), «Сородичи» (1984), «Оклик» (1989), «Мы солнца не ждали» (Сан-Франфиско) и других и книги документальной прозы. Живёт в Сан-Франциско. Главный редактор еженедельной газеты «Кстати» http://www.kstati.net/.
 

  Сполохи
 

СПОЛОХИ 

-

Цикл стихов

...на той войне незнаменитой... 

                           А. Твардовский 

       I 

Как отрывался с кровью 

я от тебя, страна... 

Войною в Приднестровье 

душа обожжена. 

-

Летя другой орбитой, 

живя в стране иной, 

всё с той, 

незнаменитой, 

не расстаюсь войной. 

-

У отчего порога –  

безумья торжество... 

Страшней того урока 

не знаю ничего. 

II 

(Дубоссарская развилка, декабрь 1991 г.

За три месяца до войны в Приднестровье) 

-

Этот взвод ополченцев-рабочих 

взят обманом и смят, и на том 

ставить точку бы, 

но – пулемётчик 

на посту милицейском пустом... 

-

Понимал: безнадёжное дело –  

против многих стоять одному, 

но стрелял он, 

пока не влетела 

пуля в грудь. И свалился во тьму... 

-

И повис над сумятицей, в дыме, 

неожиданный миг тишины 

в этой схватке своих со своими 

на обломках великой страны. 

-

...И прикладами в остервененье 

стон его забивали глухой, 

и когда волокли, 

о ступени 

бился мёртвою он головой. 

III 

Нет, не детям –

и так им давит на темя

этот воздух,

в котором металл и дым –

о том, какое страшное было время,

внукам расскажем своим.

-

Это будет пропахшая кровью

сказка-быль

о жестокой и грязной войне.

А дети наши к словам

«обстрелы» и «Приднестровье»

уже привыкли вполне.

-

Как мы метались

в узком пространстве нашем,

выход ища,

и как страх пожирал нас живьем –

мы обязательно внукам

о давнем расскажем

горе своем... 

 IV 

Хороши эти вишни в цвету, 

хороши эти быстрые птицы, 

набирающие высоту, 

чтобы с небом сияющим слиться. 

-

Смута смутой, 

войною война, 

а природа своё не упустит: 

всё равно наступает весна, 

будто нет этой боли и грусти. 

-

Будто ветра весёлая прыть 

обещает нам лучшую долю... 

Невозможно весну отменить. 

И теплеет душа поневоле. 

 V 

Пятый месяц под огнём 

дом родительский, а в нём –  

папа с мамой... Ночь за ночью 

бьют орудия и с крыш 

черепицу сносят –  

в клочья 

разорвав ночную тишь. 

-

...Пережив одну войну, 

на которой так досталось, 

разве думали – под старость 

угодить в ещё одну? 

Неожиданна и зла 

и бессмысленна вторая –  

на окраине, у края 

Дубоссар, где жизнь прошла... 

-

Прорываются сквозь мглу 

вести из недальней дали: 

в коридоре на полу 

спят в одежде. Исхудали. 

Ночь за ночью, день за днём 

не могу ничем помочь я. 

День за днём 

и ночь за ночью 

папа с мамой – под огнём. 

VI 

Беспорядочно надсадные, 

хлещут яростно и зло 

очереди автоматные 

по Садовой и Лазо. 

-

И, безжалостно изранена, 

ожидает новых бед 

дубоссарская окраина – 

та, родней которой нет... 

VII 

(Дубоссары, август 1992 г.) 

-

Всю ночь обстреливали дом, 

распарывая мглу, 

и в самом прочном и глухом 

теснились мы углу. 

-

И перестрелок кутерьма 

гнала надежды прочь: 

во все окрестные дома 

стреляли в эту ночь. 

-

Всю ночь стреляли по нему, 

по свету давних дней. 

По детству били моему, 

по юности моей, 

-

по жизни прошлой, что была 

плоха иль хороша, 

но вихрем огненным не жгла, 

всё бешено круша... 

-

Солидно ухал миномёт. 

Спасал нас под огнём 

дом, ненадёжный наш оплот, 

с пробитой крышей дом... 

      VIII 

(Бендеры, август 1992 г.) 

-

В этом городе 

стало немного спокойней. 

Этот город приходит в себя 

после бойни. 

С улиц убраны трупы. 

Вставляются стёкла в витрины. 

Те дома, от которых остались 

одни лишь руины, 

начинают сносить... 

Этот город, он будет, он есть, 

но не сможет уже 

безмятежность былую обресть. 

-

Он познал половодье смертей, 

он запомнил убитых детей, 

и пожары, и взрывы, 

и голод, и страх, 

и людей, уезжающих в товарняках 

в неизвестность... 

Не слишком он верит 

в пришедшую тишь, 

в то, что больше не бьют 

прибалтийские снайперши с крыш, 

принимает с сомненьем 

он всякую добрую весть. 

-

Этот город не сможет 

безмятежность былую обресть. 

  IX 

Жить можно даже и в неволе, 

и в окруженье лютых бед, 

но только не на минном поле. 

На минном поле жизни нет. 

-

И неспроста среди тумана 

вдруг растворяются друзья: 

они спешат в иные страны. 

На минном поле жить нельзя. 

-

А мы – живём. Мы вроде живы –  

не зацепило, не смело –  

но жизнь в предощущенье взрыва 

страшнее взрыва самого. 

-

А мы живём, ступать рискуем 

на тропку узкую, как нож, 

и каждый миг непредсказуем, 

и сам не веришь, что живёшь... 

Дом стоит на берегу. 

В доме человек заплакал: 

  Слаб я, Господи: как благо 

всё принять я не могу. 

-

Вот – война... 

Что это было? 

Вихрь взметнулся – и затих. 

Двух друзей моих убило. 

Сына одного из них... 

-

Вспомню – и душа дрожит 

от тоски невероятной: 

этот мальчик был прошит 

очередью автоматной. 

И приятеля его, 

на год, кажется, моложе, –  

тоже очередью... тоже... 

-

Страшно, Боже! 

Страшно, Боже... 

Непонятно ничего. 

    XI 

Засну – и время вспять 

идёт на свете белом, 

и мать с отцом 

опять 

полгода под обстрелом. 

-

И дом я вижу тот, 

где досками забиты 

все окна; 

огород, 

снарядами изрытый... 

-

И снова, как тогда, я 

к родителям спешу. 

По слою гильз ступая, 

к их дому подхожу. 

-

1992, 2009