* * *      

Наверно, я впадаю в детство...

Хоть память рвётся, словно нить,

но как же хочется вглядеться

во всё, чего не возвратить!

-

В двенадцать лет я был подпасок.

Кнут бригадир доверил мне,

чтоб я учился без подсказок

держать порядок в табуне.

-

Вот по лугам вечерним кони

бредут чуть слышно. И верхом,

небрежно повод сжав в ладони,

я восседаю на Лихом.

-

Пуглив и дик ещё трёхлеток

каурой масти, и горяч.

Вспорхнёт пичуга между веток,

и он сорвётся с места вскачь.

-

И в этой скачке рвётся воздух,

и по дороге вдоль реки

летим – с полуторкой колхозной

во весь опор вперегонки...

-

Озёра плавятся в закате.

И запах трав, и вкус ухи!

Растут из этой благодати

мои негромкие стихи.

-

И если пристальней вглядеться

в судьбу свою и в жизнь свою,

я б навсегда остался в детстве,

как ангел в сказочном раю.

На Демидовой горе

-

С крутой горы на санках и на лыжах

не каждый был готов скатиться вниз.

– А на больших санях? – придумал Рыжий.

Мы поддержали Рыжего каприз.

– Внизу – обрыв!

– Метель сугробы лижет.

Удержимся за них, как за карниз...

-

Зимою сани лучше, чем телегу,

использовать мальчишкам для игры.

По льдистому укатанному снегу

на розвальнях с Демидовой горы

летели мы. И розвальни с разбегу

таранили оглоблями бугры...

-

Пусть мелюзга свои морозит сопли!

В сугроб влетаем с криками «Ура!» –

и нос разбит. Вкус крови слаще соли.

Визжат девчонки. Пляшет детвора...

Мы розвальни со сломанной оглоблей

оставили у конного двора,

где их и взяли. Кажется, вчера...

Здесь

-

Правый берег, поросший лесом,

левый берег – цветущий луг.

Здесь крестьянским ржаным замесом

был я втянут в житейский круг.

-

От истока реки до устья

рыба плещется под волной.

Если вдуматься, каждый кустик

мне с рождения здесь родной.

-

Здесь отец мой всю жизнь трудился.

Здесь мой дом и моя родня.

«Где родился, там пригодился» –

эта присказка про меня...

-

Долго смерти ждать иль недолго –

здесь меня похоронят пусть!

Я по Каме впадаю в Волгу

и взлетаю на Млечный Путь.

-

Зачерпнув из реки небесной

благодати, увижу вдруг

правый берег, поросший лесом,

левый берег – цветущий луг.

Дважды два

-

О свободе толкуют много.

О свободе мечтает всяк.

Отрекись от себя, от Бога,

и – свободен... Иначе – как?

-

Будь ума у тебя палата,

будь ты круглый совсем дурак...

Одиночество – это плата

за свободу. Иначе – как?

-

Был, как ветер, вчера свободен

путешественник и моряк.

Где он ныне? Вернулся вроде

к миру, к людям. Иначе – как?

-

В одиночку тебе и вьюга

в снежном поле – смертельный враг.

Несвободны мы друг от друга

и от Бога. Иначе – как?

Привет, Москва!

Москва! Как много в этом звуке...

Александр Пушкин

Толпа. И сплошь чужие лица.

Бреду с поникшей головой.

Привет, нерусская столица,

когда-то бывшая Москвой!

Не узнаю тебя. Давно ли

всё так знакомо было тут?

Родными виделись до боли

Тверской бульвар, Литинститут.

Но труд поэта обесценен.

К кому взывать? Болеть о ком?

Застыли Пушкин и Есенин,

как чужестранцы, на Тверском.

Звонарь лихой, со смутным сердцем

пером ударивший в набат,

из-за ограды смотрит Герцен,

как будто в чём-то виноват...

Сверкает мраморная глыба,

сусальным золотом маня.

За храм Христа Москве спасибо,

но он помпезен для меня.

И я не буду здесь молиться –

душе в провинции светлей.

Ведь чем богаче ты, столица,

тем равнодушней и подлей

ко всей России, что веками,

страдая, мучаясь, любя,

несла за пазухой не камень –

последний грошик для тебя.

Нет и теперь душевной муки

за мать Россию у Москвы...

Москва! Как мало в этом звуке

осталось русского. Увы...

  * * *