* * *

Вода на родине вкусней.

Вся в искрах солнца и мороза.

В бадейке, в бочке водовоза.

Я пил её, поил коней.

Вода на родине вкусней.

-

А небо выше и синей.

А поле и берёзы ближе.

Стихи о родине нужней,

чем все романы о Париже.

     * * *

Плечи в ситце, руки в белых маках.

Сколько можно сниться, приходить,

тучей оборачиваться, плакать,

ерунду земную городить?

Целовать ладони осторожно,

провожать, как заметать следы,

в твой Читинский железнодорожный

техникум измены и беды.

На бугре у трассы в воскресенье

ждать автобус, укрывать коня,

обжигаться чёрным подозреньем,

блеском снега, криком воронья.

Жить нелепо, горестно и сложно,

тайно ждать свидания с тобой

и уйти, как в путь неподорожный,

в ревность, одиночество и боль.

-

Вспыхнуть вновь, как первый жар колосьев,

и любить, и, сколько хватит сил, –

быть последним, кто тебя не бросил,

памяти твоей не изменил.

ЛЕТОПИСЕЦ НАД «СЛОВОМ»

-

Как узорно, звучно это «Слово»!

Клич и плач, и трубы в серебре.

Жаркий блеск шелома золотого,

Тайный звон на раненой заре.

-

За рекой, как лебеди, туманы.

Что ж, пора коней своих седлать.

Быль создать. Не поздно и не рано

Крест принять, а князю – исполать!

-

Путь открыт неведомый и мглистый,

Где среди побоищ и пиров

Позлащённый кубок византийства

Русской брагой полон до краёв.

-

Пусть потом колдуют летописцы,

Озаряет свет иконостас.

«Слово» создано. Пора молиться.

Будь что будет – Бог за всё воздаст.

АЛЕКСЕЮ ДОШЛОВУ

-

Научись одиночеству, друг.

Этой горькой российской науке.

Никого не осталось вокруг,

только с неба знобящие звуки.

-

Только струйка листвы над рекой

всё порхает, как будто взлетает.

И такой наступает покой,

словно осень в глазах горностая.

-

Шумный бал отзвучал навсегда.

Затерялась в низовьях дорога.

И в колодце видений вода

отражает лишь небо да Бога.

        * * *

Тайное небо Отечества,

звёзды в туманных плащах, –

время подумать о вечности,

русое поле, прощай.

-

Ветер, летящий над сопками,

первый накат сентября.

Чистая и невысокая

наша лесная заря.

-

Цвет иван-чаевый, розовый,

горечь полыни сухой –

всё, что цветёт под берёзами,

под придорожной ольхой.

-

Иней, в рябинах не тающий,

вечностью не обольщай.

Все мы – огонь пролетающий.

Лучшая книга, прощай.

       * * *

В последние копны у тёмной реки

легли, остудившись, таёжные травы,

и женщины тихо снимают платки,

и ждут мою лодку, боясь переправы.

-

Я резко взмахну отсыревшим веслом

и молча покину прошедшее лето.

Мигнет светлячок, словно в доме твоём

открылось окошко от резкого ветра.

-

И ты – это чудится мне одному –

стоишь перед лампою в платьице белом,

и слышишь сквозь осень, сквозь ветер и тьму,

как длинная лодка врезается в берег.

СТИХИ О СКОТОПРОГОННОМ ТРАКТЕ 

-

База «Скотоимпорта» шумная и голая.

Взвоют волкодавы,

просвистит камча,

и пойдём из Азии, из песков Монголии,

через раскалённый Бычий солончак.

Тракт скотопрогонный!

В жёлтой тьме барханов

целое столетье не было дождей.

Гоним сорок тысяч стриженых баранов

и косяк некованых диких лошадей.

Пасти волкодавов пенятся от зноя.

Выстрелы и крики, катится поток.

Страшен рёв сарлыков перед водопоем,

бой быков на зорях тяжек и жесток.

У костра ночного степь легла как войлок.

Думы необъятны.

Резок блеск зарниц.

Пахнет горьким дымом,

солончак-травою,

молоком недоеных рыжих кобылиц.

Всё перемешалось этой ночью мглистой:

то за перевалом всполошатся псы,

то набатным гулом загремит транзистор,

то растает отзвук луговой косы.

Зарикто, дружище!

Мы с тобою любим

спать в степи на сёдлах, укрываться тьмой.

Мы с тобой последние кочевые люди.

Мы идём из Азии.

Мы к себе домой.