Русская поэзия | Вячеслав Киктенко

Вячеслав Киктенко

 
 
КИКТЕНКО Вячеслав Вячеславович родился в 1952 году в Алма-Ате. Работал сварщиком, экскаваторщиком, монтировщиком сцены, проводником. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Был главным редактором журналов «Простор» и «Деловой мир Казахстана». В 80-х годах переехал в Москву. Занимается литературной работой, журналистикой. Руководитель Международного университета природы, общества и человека «Дубна», филиал Угреша. Стихотворные сборники: «Росла трава» (1980), «Заповедник» (1985), «Свет корней» (1986), «Прикол-Звезда» (1990), «Предместье» (1996) и другие. Пишет также прозу и публицистику, автор статей, эссе, очерков о русской поэзии 18–20 вв. Лауреат премии «Традиция». Живёт в Москве.
 

  Беда
Чужая вода
"Дуб осенний о чём-то старинном..."
Старый двор
Ненавижу слово "россияне"
Заклинание
Без вождя
"Паутинкою щемящей..."
"Вот и всё. Вот и осень. И вроде б..."
 

БЕДА

-

Пpишли и смотpят – пpопало село.

Нету села. Развалины.

Дымят, и смотpят светло-светло

Калеки на завалинке –

Кого там ещё пpинесла доpога,

Раздавленная телегами?..

Идут, подходят и стpого-пpестpого,

Осеpдясь, говоpят с калеками:

– Где дом?

Водой унесло. Дожди на село выпали...

– Нету воды! Пpомоpгали село!..

Нету. Быки выпили.

– Где быки?

За бугоp ушли, Ушли и глаза выпучили...

– Что за бугоp? Одна степь в пыли!..

Чеpви бугоp выточили...

– Нету чеpвей! – засвеpкали глазами.

Гуси чеpвей извели...

– Гуси? А где запpопали сами?

Сами? В тpостник ушли...

Ищут тpостник (а глаза смутны).

Девки тpостник выжали...

– Девки-то где? (а глаза гpустны).

Девки? Все замуж вышли...

Смотpят кpугом – ни мужей, ни pебят.

Воздух живых таит?

Нету мужей. На войне стоят.

А война на мужьях стоит...

– За что война?

Война за село,

За то, что дома гоpят...

– А дома, говоpят, водой унесло?..

Водой унесло, говоpят...

– А кто говоpит?

А говоpит никто...

Смотpят – и никого.

Смотpят – и сами уже ничто.

И вокpуг – одно ничего.





ЧУЖАЯ ВОДА

-

Как, бывало, всходил по ночам на крыльцо,

Ворковал, токовал, лютый стыд хороня,

И пошла за меня, и закрыла лицо,

Пожалела меня...

-

Не любила молчать да сидеть взаперти,

Белый шарфик летал за плечами, светя.

Отхотела светить – так побудь, погоди

До рассвета хотя...

-

Если долго живой не увидеть звезды,

Человеку иная приснится звезда.

Есть старинная быль, как хотелось воды

И качалась в копытце вода.

-

Верь, сестрица, не верь, сплыли те времена,

И уже обернуться туда мудрено,

Обернулись – и поздно, и жалость видна,

Заблужденье одно...

-

А всходил на крыльцо – ворковал, токовал,

Сокрушался душой , что чужая вода...

Вот и попил своё. А тогда воровал.

Выло слаще тогда.





     * * * 

Дуб осенний о чём-то старинном

Вдруг пахнул – о забытом, родном,

О таком, что горчайшей соринкой

Вымывает слеза перед сном.

Распахнул бронзовеющий купол,

И – сомкнул... коготками дождя

Под собой осторожно ощупал

Палый лист, в забытьё уходя...

И ушёл...

Только прелью грибною

Так пахнуло от влажных корней,

Что за этой лесной стороною

Стало детство степное видней.

Снова стало так ясно на свете,

Что увиделось в мареве лет,

Как везёт нас на старой «Победе»

Подгулявший под вечер сосед.

Подгулял и шумнул ребятишкам:

«Прокачу! Все, кто хочешь, – вали!..»

И с раскатом «ур-ра!», с рокотищем

Мы на приступ машины пошли.

Понабились, как в бочку селёдки,

И – вперёд!..

В золотые года

Тишь цвела на родном околотке,

Постовой редко свистнет когда.

Жгут листву... горько-сладкую вьюгу

По низинам разносят костры...

И как будто сигналят друг другу

Огоньками ночные дворы.

Помню: едем по рытвинам грубым,

Полуфары вперяя во мрак, – 

В степь!.. за город!..

И где-то под дубом

Плавным юзом сползаем в овраг.

Великан одинокий, вершину

Разъерошив, шумит на ветру.

Мы толкаем в низине машину...

Дуб шумит на высоком юру...

Помню смутно, томила тревога:

Что отвечу? Что дома скажу?..

Но запомнилась – эта дорога,

А не то, как ответ свой держу.

А запомнился пьяный, бесстрашный,

Полуголый, без майки, сосед,

Как он вёл свой рыдван бесшабашный,

Как развязывал важно кисет.

Как сидел он под дубом, корою

Прорубая узор на спине,

Как дымил и давился махрою,

И хрипел о минувшей войне.

Помню грязь и победные клики

Под команду: «А ну навались!..»

Помню счастья чумазые лики,

Ибо всё же сквозь грязь прорвались!..

Но особенно, прямо до дрожи,

Прошумевши средь русских долин,

Почему-то шумит мне всё тот же

Отшумевший степной исполин.

Шевелит и тревожит былое

Переступом разлапых корней,

И туманные рвут оболоки

Огоньки незапамятных дней.





СТАРЫЙ ДВОР

-

В звёздах сумеpки. Пpутья кpон в pосе.

И саpай дpовяной, и лестница...

Вpемя замеpло в сумеpках. Воpон сел

И осыпалась дpов поленница.

Тут задвигалось вpемя, и вдpуг – пошло.

Диpижабли в небо отчалили,

И канатами беленькими

Светло,

Точно ниточками, качали.

Заплывали в сад. Пили влагу с кpон.

(А деpевья в pосе – бокалами.)

Наклонились, пpогнали с ветвей воpон,

А с ветвей как закапало!

Капли били по донышку нежному,

Раскололи детство – звёздный сосуд.

Вон с колонки, с задвоpок

По-пpежнему

Только воду несут.

Стаpый дом. Стаpый двоp.

И на гоpке – дpова.

Все на гоpке, pассыпаны так.

И ползёт, задыхаясь, сыpая тpава

Чеpез угольный шлак...

-

Hо осколок блеснул, но дpугой заблестел,

Наклонился – а взять не с pуки.

Постоял, постоял, всё заплакать хотел –

Чеpепки, чеpепки...

Диpижабли стоят поплавками.

Висят

Нити белые, как над водой...

Снится сон. Снится жизнь. Снится детство,

И сад

Полон звёзд и pосы молодой.





НЕНАВИЖУ СЛОВО «РОССИЯНЕ»

-

Ненавижу слово «россияне»,

Терпеливой прозелени цвет.

Есть азербайджанцы, молдаване…

Русский – толерантен. Русских нет.

В общем, нет страны такой в природе.

Предок за Россию бился зря.

Толерантность… Это что-то вроде

Трын-трава, по-русски говоря…





ЗАКЛИНАНИЕ

-

(отрывок)

-

...слов таких моя бабка не ведала,

Но до самых преклонных годов

Всё о детстве своём, заповеданном,

Повторялась на сотни ладов.

А каким она светом лучилась

Из далёкого далека...

Знала грамоте, да разучилась.

Землю помнила – наверняка.

Никого она тем не корила,

Что полвека в столице жила!

– Мы саркандские – всем говорила.

Так саркандской и померла.

Но задолго до этого срока

Обронила такие слова:

– Если ляжет в то место дорога,

Там всегда у дороги трава...

Побывать она там и не чаяла,

Ну а мне довелось, по делам,

И нарвал я букет молочаевый,

Да с полынкой ещё пополам.

Выбирать не пришлось, брал что около – 

У обочины, с пылью, с лузгой...

Но очнулась трава, словно охнула,

И такой задышала тоской!..

Где-то, помнится, было сказание

Про старинную старину,

Как бежал, убоясь наказания,

Княжий сын во чужу сторону.

И прощенье уж было обещано,

Но ни в силах вернуть беглеца

Ни отец, ни любимая женщина...

В третий раз засылают гонца –

Пусть вдохнёт там, чужбине запроданный,

От метёлки полыни живой.

И пошёл князь, рыдая, и Родине

Был ворочен емшаном-травой...

Вот и бабка – заплакала меленько:

– В гроб сгодится, помру в Петрова...

А потом отложила со смертынькой.

Запропала куда-то трава.

Так в могильной земле чужедальной

Травка родины и не легла.

За окладом иконки венчальной

Схоронилась…

-

Как детство, светла...





БЕЗ ВОЖДЯ

-

Который день я месяца не вижу,

Который месяц ёжусь от дождя…

Какую жижу, Боже мой, какую жижу

Претерпеваем, братцы, без Вождя!

А был бы Вождь, он резко бы и сразу

Пресёк поползновенье вражьей тьмы,

Он запретил бы эту всю заразу!..

Но нет Вождя. И мучаемся мы.





     * * *    

Паутинкою щемящей

Тают в дымке голубой

Истончившиеся наши

Отношения с тобой.

-

Бабье лето вспыхнет звонко,

Словно сдунет с тополей

Раздвоившуюся тонко

Паутинку журавлей.

-

Светом тающим, недлинным

Раздвоит и нас с тобой

И потянет жалким клином,

Журавлиным, за собой...





      * * *

Вот и всё. Вот и осень. И вроде б
Самый срок отступить в тишину...
Триста ангелов солнце воротят –
Говорили порой в старину.
Год на склоне. Костры-невидимки
Жгут золою осенний покров.
Триста ангелов канули в дымке
Затмевающих дали костров.
Опустело свистящее небо,
Успокоилось поле в стогах,
Океаны тревожного хлеба
Улеглись в золотых берегах.
И нисколько б не жаль в захолустье,
От души нагрустившись, унять
Поздний жар истлевающей грусти,
Да причины никак не понять.
Не понять, что за тихая сила
Протянула сквозным огоньком, –
Паутинкой легко просквозила,
А оставила горечь с дымком.
Горек поздний дымок лихолетья...
Триста ангелов дверь отворят.
Вот и всё... и царит полусветье,
Как порою ещё говорят.