|
 |
|
|||
|
Русская поэзия | Эмма Меньшикова |
|||
|
Эмма Меньшикова |
|||
МЕНЬШИКОВА Эмма Петровна родилась в 1955 году в городе Шяуляй Литовской ССР. Окончила филологический факультет Латвийского государственного университета. Жила в Эстонии, в городе Тарту. Работала в университетской библиотеке, в школе, в детском саду. С распадом Союза переехала в Липецкую область. Работает журналистом. Поэтические сборники: «Когда-нибудь» (1999), «Открыт мой дом» (2004), прозаической книги «Крестный путь, голгофская дорога» (2006), «Дыхание бытия» (2009). Лауреат областной Замятинской премии и восьмого Московского Международного конкурса «Золотое перо», лауреат премий имени А. Платонова, имени С. Есенина. Совместно с Аллой Линёвой в 2012 году стала дипломантом Московского Международного конкурса имени А. Толстого за книгу «Мелодия на двоих» (номинация «Поэзия для юношества»). Живёт в Липецке.
|
||
|
"Что такое тоска?" "На Земле обычный зимний вечер..." "Для кого-то просто слово..." Сердце плачет Моему поколению "Ах ты, Русь моя хрустальная!" "Мы ещё застали эту Русь..." Семейные иконостасы Солнечный удар |
||
Что такое тоска? Груз на сердце таскать, Правду искать во лжи И через силу жить… - Что такое беда? Стыть на ветру, когда Выжжено всё дотла Там, где душа была… - Что такое печаль? Лучше не отвечай. Это любовь твоя И нелюбовь моя…
На Земле обычный зимний вечер – Неба синь и снега тусклый свет… Что ж так душу тянет этот вечный И непритязательный сюжет? - Слишком хрупким стал миропорядок, Слишком неспокойно стало жить – И вздыхают бабки у лампадок: Ах, успеть бы смертное сложить… - С каждым днём всё гуще мгла над Русью, Каждый год в России – недород. И темнеют ликом Ржев и Усмань, Снова ворог Русь в полон берёт… - Оттого и на душе тревога: Ускользает в прошлое сюжет – Русь святая, зимняя дорога, Неба синь и снега тусклый свет…
Для кого-то просто слово – Для меня как плеть. Для кого-то – что такого? Мне же – умереть… Корчится душа от боли Недублёная. Но никто другой не волен Быть таким, как я. Всё пройдёт, и слёзы тоже Выпадут дождём. Ты когда-то будешь прожит, Прорастёшь быльём. Что с душой моей возиться – Больно, чуть задень, Что-то норовит случиться С нею каждый день. Для кого-то просто слово – Мне как острый нож. Для кого-то – что такого? А меня убьёшь… СЕРДЦЕ ПЛАЧЕТ - Молила: только позови! А ныне – голос не узнала. Всю жизнь лечилась от любви, А оказалось, жизни – мало. - Уже и голос позабыт, Лицо и жесты – как в тумане, Но память сердце – не обманет И вспять не повернёт судьбы… - Вот, как положено, твердишь Ты что-то про семью и дачу, А сердце слушает и плачет О том, что ты не говоришь… МОЕМУ ПОКОЛЕНИЮ - А нам не будет оправданья – Мы сдали Родину без боя, Не заслонив её собою, Как наши деды и отцы. - Нас обложили тяжкой данью, А мы всё грезили о звёздах, Кичась свободою, – и в воздух Бросали радостно чепцы. - Не погнушались рабской долей – В обноски вырядились споро… И пели аллилуйю хором Всем новоявленным «святым». - Очнулись – ни земли, ни воли. Под вражьей властью прозябаем. Но либеральным краснобаям Во рты по-прежнему глядим. - Мы труса празднуем безбожно – Нас взяли голыми руками! Что мёртвые не имут сраму, Так это ещё как понять… - Кто нас отмолит, кто поможет? Но будет предков суд – суровым, Да и потомки добрым словом Навряд ли станут поминать…
Ах ты, Русь моя хрустальная! * * * Мы ещё застали эту Русь – С улочками вологд и тарус, Утопающими в зарослях сирени, Старую бревенчатую Русь, Где прощенья просят в сыропуст И постятся до Святого Воскресенья… Мы ещё застали эту Русь, Что на сабантуй или навруз Древнюю весновку не сменила. Эту жаворонковую Русь Так люблю и потерять боюсь, Что в ладошках бы её хранила… СЕМЕЙНЫЕ ИКОНОСТАСЫ Крестьянские лица – как лики…Крестьянские лица – как лики. Взирают из рам вековых – И в избах печальных и хлипких Как будто светлее от них… Оконца в минувшее время, Где живы ушедшие ввысь: Далёкое дивное племя Федотов, Матрён и Анфис. Во всём уповая на Спаса, Держались они за родню. Семейные иконостасы Крепили простенков броню. Казалось бы, что в них святого? Солдаты в шинелях до пят, Солдатки в суконных понёвах, Ребята на лавке сидят… Но словно лучатся их лица – И взгляда от них не отъять… Нам есть за кого помолиться, За нас есть кому предстоять… СОЛНЕЧНЫЙ УДАР (Поэтическое переложение рассказа И.А. Бунина) Читаю Бунина: поручик, незнакомка – И розовый, как в сказке, пароход… – Я, кажется, пьяна! – она смеялась звонко, Но это был всего лишь поворот. Качалась палуба, и приближалась пристань, Во тьме густой кружились огоньки. – Сойдём! – сказал он вдруг отчаянно и быстро, Коснувшись её маленькой руки. И сердце замерло от страха и блаженства При мысли, как она, должно быть, вся Под этим платьицем холстинковым прелестна, Смугла после анапского песка, Где целый месяц пролежала, загорая… – Куда? – она была удивлена. – Сойдём! – он тупо повторял. – Я умоляю… – Ах, как хотите! – бросила она. Над головой взлетел конец каната. Загрохотали сходни – и в ночи Они сошли на берег, сном объятый, Где ничего во тьме не различить. Пылили долго на извозчичьей пролётке Куда-то вверх, меж редких фонарей, Но вот доехали. Лакей в косоворотке, Ворча, их вещи принял у дверей. А в душном номере, задёрнутом вплотную От солнца занавесками, они Так исступлённо задохнулись в поцелуе, Как будто он последним был у них… Наутро всё казалось счастьем – шум базара, Горячий запах сена, звон церквей, И сам уездный городок – уютный, старый, Каких немало по России всей. Почти не спали. Но Прекрасной Незнакомкой Она и утром для него была – Слегка загадочна, свежа, с улыбкой тонкой, По-прежнему легка и весела. – Нет-нет, – сказала, чуть смущаясь и тревожась, Хотя и рассудительно вполне. – Останьтесь здесь. Уехать вместе мы не можем: Испортим всё, что было, как во сне, А мне бы очень не хотелось… Я, поверьте, Совсем не та, что обо мне могли Подумать вы. Со мною не было на свете Такого никогда. И будет ли?.. Да это просто как затменье! Или оба Мы получили солнечный удар… И он легко с ней согласился, не особо Уже и ощущая в сердце жар. Спокойно проводил её, вернулся в номер – Однако что-то изменилось в нём. Витали запахи её одеколона, Всё было полно ею – и при том Её уж не было! Уехала… Как странно. И сердце от отчаянья зашлось. Он закурил и, вспоминая их прощанье, Не удержался от внезапных слёз. Уехала… И вот сидит теперь в салоне, А может быть, на палубе, одна. Глядит задумчиво на отмели и волны, Грустя безмерно и себя виня За эту встречу, приключение ночное… – Прости, – подумал он, – и навсегда. Ведь как увидится он с ней – чужой женою, Что скажет ей, когда-нибудь найдя? И он представил этот тихий серый город, Где всё идёт унылым чередом И где живёт она с печалью в тихом взоре, Быть может, часто думая о нём… Нет-нет, всё это слишком неправдоподобно – Чтобы разлука вечною была, Чтоб в одиночестве своём – пустом, холодном – Он жил, не чувствуя её тепла… И тут же ощутил такую боль, такую Ненужность своей жизни без неё, Что ужас охватил его – и он, тоскуя, В отчаянье слепом, закрыл окно, Зашторившись от звуков безыскусных – Базарных криков, шума, суеты… – И как теперь мне в этом захолустье, – Подумал мрачно, – день весь провести? И что это со мной творится, в самом деле? И впрямь, какой-то солнечный удар… Он помнил всю её – и запахи, и тело, Холстинковое платье и загар... Ещё так живо было чувство наслажденья! Но странно – главным было не оно, А то, что он, затеяв это приключенье, Предположить в себе не мог бы, но... Теперь об этом новом, не вчерашнем – Блаженном чувстве! – ей нельзя сказать. – И никогда уже не скажешь, вот что страшно! – Подумал он с отчаяньем опять. Что делать и как день прожить с такою мукой В забытом городишке над рекой, Где всё кругом – о ней: и запахи, и звуки, И лишь она сама уж далеко… Однако надо было чем-нибудь отвлечься. Надев картуз, он вниз почти сбежал. Стоял извозчик у подъезда и беспечно Курил себе цигарку, глядя вдаль. Поручик замер в изумленье: разве можно Вот так спокойно, не спеша курить И жить, когда она – уехала?! О Боже, Сейчас бы с кем-нибудь поговорить… Как он несчастен в этом городе презренном, Где всем решительно не до него. Поручик бросился к базару и бесцельно Бродил там – и потом по мостовой Пошёл к собору, где уже кончалась служба И пели громко, весело почти... Чуть постояв, он тихо выбрался наружу И зашагал в каком-то забытьи, Кружа по старому запущенному саду, Куда его зачем-то занесло, – И так горело что-то в сердце безотрадном, Что даже солнце не сильнее жгло. А возвратившись, снял картуз и с наслажденьем В столовой, что на нижнем этаже, Сел у открытого окна – и несомненной Вдруг радостью повеяло в душе. Всё было то же – и не то: безмерным счастьем Стал даже зной, сам город с каланчой… Но что же сердце разрывается на части?! Он выпил водки, а потом ещё… Да он бы умер без раздумий, чтобы чудом Её вернуть и высказать успеть Всё о любви своей, восторженной и трудной, А так и жизнь-то, собственно, как смерть… – Совсем, – сказал он, – нервы разгулялись! Наполнил рюмку, пятую уже, И выпил залпом, заглушить тоску пытаясь, Но водка не брала – и на душе Всё так же мрачно было. Впрочем, разве можно Избавиться от истинной любви? – И что мне делать с ней? – подумал безнадёжно, Не в силах ничего остановить. Вдруг бросив пить, он быстро встал, спросил, где почта, Решительно направившись туда С уже готовой телеграммой в пару строчек, Но вдруг остановился, не дойдя… Он понял с ужасом, что знает только город, Куда ему теперь заказан путь! Ночь промелькнула так немыслимо и скоро, Что не узнал он, как её зовут. Хотя ещё на пароходе, за обедом, Не раз он спрашивал об этом, но она, Разгорячённая вином и ярким светом, Невыразимой прелести полна, О муже что-то говорила и о дочке, А имя утаила между фраз. – Зачем оно вам? – отвечала, между прочим. И весело смеялась каждый раз. ...Он замер у фотографической витрины, Смотрел на чьи-то лица, ордена, Со страхом думая, как в мире этом чинном Жить с сердцем, полным боли и огня, Когда внезапно солнечным ударом Оно теперь уж навсегда поражено… Что делать и куда идти с любовью в старом И пыльном городе? Да всё равно. Томимый завистью ко всем, кто счастьем слишком На свете этом не обременён, Пошёл по улице, струящейся всё выше, Куда-то в чистый, светлый небосклон. Тянулся долго по залитой ярким солнцем, Пустынной и слепящей мостовой, Цепляясь шпорою за шпору, как придётся, С опущенной тяжёлой головой... И возвратился столь разбитым и усталым, Как будто был в Сахаре – и едва Дошёл до номера. Его уже прибрали... А сердце продолжало изнывать! Как в вечность канула… Осталась только шпилька, Забытая на столике ночном, – И всё! Других следов от ночи пылкой Не видно было в номере пустом. Сняв китель, в зеркало взглянул – лицо безумным Казалось. Что за рок его постиг? В рубашке тонкой, был он трогательно юным И глубоко несчастным в этот миг. Не раздеваясь, лёг – и чувствовал, как гложет Его невыносимая тоска... В изнеможении закрыл глаза – и слёзы Вдруг снова покатились по щекам. Когда проснулся – за окном томился вечер. Желтел над душным городом закат. Он помнил всё. Но и вчерашний день, и встреча, Казалось, были десять лет назад. Он собирался не спеша, пил чай с лимоном. Уже стояли вещи у дверей. – Ну, вот и всё,– подумал мрачно и спокойно. И дал лакею целых пять рублей. Извозчик весело сказал, берясь за вожжи: – Похоже, это я вас и привёз! Поручик понял – и ему дал денег тоже: Извозчик был всё тот же, молод, прост. А над рекой синела ночь, огни горели. К причалу приближался пароход – На нём царили многолюдство и веселье. Опять – конец летящий, поворот… Через минуту побежали вверх – туда же, Куда её недавно унесло. Остался берег позади – во мгле всегдашней, Где побывать зачем-то довелось. Вокруг мерцали огоньки… А под навесом, Смотря уже своей судьбе вослед, Сидел на палубе поручик. Постаревшим Он чувствовал себя на десять лет… |
||
