* * *

Н. Черкасову

Берёзы по кромочке поля

Сквозную раскинули вязь…

Поедем на родину, Коля,

Она нас давно заждалась.

-

Поедем. Ну что ты, ей-богу?

Хотя бы денёк погостим.

Сбирайся, сбирайся в дорогу

За детством далёким своим.

-

Не там ли, за тем окоёмом

(Ты только зажмурься сильней),

Девчонка стоит перед домом,

В ограду скликает гусей.

-

Какие виденья ни пестуй,

Куда-то сквозь годы гребя,

Уже синеглазой невестой

Она ожидает тебя.

-

А ты ни словца не напишешь,

А ты и не помнишь давно.

Прислушайся, Коля. Ты слышишь,

Как дождик стучится в окно? 

-

Куда и какая недоля

Его погнала через грязь?

Поедем на родину, Коля,

Она нас давно заждалась.

-

Я мучиться больше не в силе,

Поедем к заветным местам.

А вдруг если здесь мы гостили?

Да, именно здесь, а не там?

   * * *

Лошади протопали,

Трактор отчихал,

За прудом, на тополе,

Месяц отдыхал.

-

Уточка прокрякала

Много раз подряд.

Крякала, как плакала,

Кликала утят.

-

И затихла серая.

Небеса темны.

В них глядел я, веруя

В благо тишины.

-

У плеча, у темени

Вились комары.

Тишина – до времени,

Время – до поры.

Дорога

-

Дорога, дорога, дорога.

Снежок опушил провода.

На палец от маковки стога

Хвостатая пала звезда…

-

Земля моя, жаль вековая,

До крохи моя сторона!

Не знаю, кому и какая,

А мне вот такая дана:

-

В сосновом убранстве, в сугробах,

С ресницами, полными снов,

Немало она крутолобых

И крепких взрастила сынов.

-

Далёко до стольного града,

И Русь им отпущена тут,

Они за неё, если надо,

И смертную чашу испьют.

-

Вилась бы вот эта дорога,

Висели б вон те провода…

По тёмному небу полого

Опять просверкнула звезда.

-

Бежит кобылёнка Звездана,

Берёт за сугробом сугроб,

От роду звездой осиянна –

Во весь пропечатана лоб.

-

Поэтому так и назвали.

А вот и на взгорке погост.

В глубокой и скорбной печали

Десятки там крашеных звёзд.

-

А вот и родимый посёлок,

И первые в окнах огни.

Как звёздочки, блещут меж ёлок,

Мелькают и пляшут они.

-

Побойся, Звезданушка, бога!

Куда разбежалась, куда?

Дорога, дорога, дорога.

Снежок опушил провода…

СКИФЫ

-

Ещё вчера виденья поборо́в,

Я нынче вновь выдумываю мифы.

Прищурю глаз и вижу, будто скифы

Сидят у догорающих костров.

-

Им завтра в путь. Повозки их легки.

Летучий пепел стынет по огнищу.

И, медленно дожевывая пищу,

Усатый вождь глядит на угольки.

-

Он одинок. Отвергнуты друзья.

Не верит им дряхлеющий владыка.

Он беркутом нахохлился, и дико

В его душе. О, выдумка моя!

-

Всё создал я фантазией своей:

Вождя, и ночь, и выплески речные,

И воинов со шрамами на вые,

И звёздный дождь, и ржание коней.

-

Настанет утро, дрогнут ковыли,

Туманы откачаются в долине.

Глядите – вот! – копытами по глине

Не скифские ли кони пробрели?

ТРЕЗВОСТЬ

Отныне – и навсегда

За святую поэзии муку

Я готов и на плаху шагнуть.

Отрубите мне правую руку –

Я и левой смогу что-нибудь!

А не будет обеих – зубами!

И не хуже, чем некто рукой.

Отпишусь, отзвучу перед вами

И на вечный отправлюсь покой.

Улыбаетесь: – Славная резвость!

Отвечаю: – Не резвость, друзья,

А моя запоздалая трезвость

И последняя воля моя!

Вот и нужно для этого дела,

Чтоб была на плечах голова,

Чтоб она по утрам не болела,

А держалась светла и трезва.

Все мы смертны. Но прежде едва ли

Так губительно виделось мне:

Сколько мы сыновей потеряли

На бескровной пропойной войне!

И как будто в каком лазарете

Белоснежная та простыня –

Лист бумаги в моём кабинете

Из-под лампы глядит на меня.

А всего-то: озноб и одышка,

И могильное вдруг забытьё.

Стукнет оземь сосновая шишка,

Только я не услышу её.

Не раздвину крушину рукою,

Не покину последний приют.

И пройдут поезда за рекою,

И колёса в ночи пропоют...

   * * *

Мычат телки, хвостами машут,

Весь берег свиньями изрыт,

А волны пляшут, пляшут, пляшут,

А костерок горит, горит.

(Сказал мне егерь Богомолов

Про эти строчки: "Ну, нахал!

Гляди-ка, сколько он глаголов

Для гонорара напихал!")

А я с углей возьму картошку,

Недопечённую на треть,

И разломлю, и, понемножку

Смакуя, буду вдаль смотреть.

Волна на солнышке блеснула

И – нырь! – пропала меж камней.

Ну что, поэт из Барнаула,

Какую суть открыл ты в ней?

А это пламя? Этот жёлтый,

Дрожмя возникший язычок?

Он появился и, простёртый,

Погас под лёгонький щелчок.

А эти горные вершины,

А эти низом облака,

А эти ягоды крушины,

Дождём омытые слегка?

Всё так: волна ли это, пламень –

Не удержать, не взять их в горсть,

Неколебим вершинный камень

И омовенна ягод гроздь.

А егерь белыми клыками

Опять сверкнул: – Как ни крути,

Телки – они всегда телками,

А свиньи – свиньями, учти!

К Родине

-

Травинка моя всхожая,

Росинка моя Русь,

Чего же я, чего же я

Никак не разберусь?

-

И я живу затеями,

И я не без того.

Зачем мы просо сеяли?

Чтоб вытоптать его?

-

Копытами, копытами

Под гиканье и вой…

О чём ты, Русь, ракитами

Лопочешь над водой?

-

Исплаканы, измучены

Глаза мои в тоске,

Печальные уключины

Курлычут на реке.

-

Поклон отвешу низко я

До самой до земли:

– Сторонушка сибирская,

Прими и исцели!

-

Стою, дышу прокуренно

Под тенью у куста.

И мать глядит прищуренно

С могильного креста.

Поклон Есенину

-

Говорили: – Помилуй,

Не велено

Будоражить могилу

Есенина!

-

Говорили,

А правда горючая –

На могиле

Берёзка плакучая…

-

Он при жизни в отмашку –

Плевать ему! –

Одевался в рубашку,

Эх, тятину,

-

Обувал лапотки

Да подвязывал,

Обдувал кулаки

Да показывал.

-

Колесил на кругу,

Пил зелёную,

Затевал он байгу

Забубённую.

-

Стены розами млели

И лаками,

А гармоники пели

И плакали.

-

Походила избушка

На курицу,

Выходила старушка

На улицу.

-

– Где ты, где ты,

Дорожка-дороженька?

Воротился бы к лету

Серёженька…

-

В придорожной пыли

За кюветами

Его песни легли

Недопетыми.

-

Полегли там и тут,

Стонут в замяти,

Его кудри плывут

В нашей памяти…

-

Кони фыркали, цокали,

Рыскали.

Вороные далёко ли,

Близко ли?

-

Через лог, через два,

Морда вспенена –

Так летела молва

Про Есенина.

-

И в рассветном дыму,

У дороженьки,

Поклонюсь я ему

Низко в ноженьки…

* * *

Дедушка вздыхает неглубоко:

– Так вот и жалкую на селе.

Сыновья и дочери далёко.

Бабка упокоилась в земле.

-

Летом от посёлка до посёлка

Топаю, мотаю бородой,

Где усну в тенёчке у околка,

Где напьюсь колодезной водой.

-

– Ну, а если в дом для престарелых

Как-нибудь?

– А я бы там не смог.

От казённых нянек надоелых

Я бы на карачках, да убёг!

-

Дедушка, бодрясь и озоруя,

Разулыбил выщербленный рот.

– Ну, а чем живёте? – говорю я.

– А вот этим – ноги да народ.

-

– А найти старушку бы – и снова

Обиход?

– Да где теперь? Кого?

– А случись – не встать?

– Ну что ж такого?

Окочурюсь. Только и всего.

-

Я представил: зимними ночами

В завалюхе старенькой своей

Из окна пустынными очами

Он глядит на отблески огней.

-

В темноте сидит он одиноко,

Борода лишь белая видна,

И растут, вздымаются высоко

Пышные сугробы у окна.

* * *

А у нас на Алтае кислица,

Ох, и кислая! Просто беда.

Тропка, тропка. Следы от копытца,

А в следах голубая вода.

-

Нет посудины – скину рубаху,

Насбираю кислицы в неё

И с ладош тёмноглазую птаху

Покормлю и спрошу про житьё.

-

Ты в ладоши мне села сама ведь,

Так чего же ты, птаха, молчишь?

Где ты пёрышко бросишь на память?

За какое ты море летишь?

-

Погляди – уж пора листопада

В нашем тихом заречном краю!

Ничего от тебя мне не надо,

Только выполни просьбу мою:

-

Воротись, когда вешняя птица

На гнездовья слетится сюда.

Тропка, тропка. Следы от копытца,

А в следах голубая вода.

* * *

К ручью клонилась ивушка,

А ветер с ней шалил:

То струйчатые кóсыньки,

Лаская, шевелил,

-

То гладил ножки босые,

Целуя, замирал.

К ручью клонилась ивушка,

А тот с луной играл.

-

В осенние ли мóроки,

В осеннюю ли жуть

Ручей вдруг образумился,

Да поздно. Не вернуть…

-

К ручью клонилась ивушка

И слушала его.

А листиков на веточках

Уже ни одного.

-

Ручей шептал и всхлипывал,

А с ним грустил и я.

Но где ж она, та ивушка,

Которая моя?

-

Но где ж она, та ивушка,

Которой бы, скорбя,

Я вышептал до донышка

И выплакал себя?

ВОРОБЕЙ

-

Воробей залетел через форточку,

И вдогонку вечерний мороз

Бросил мелкого инея горсточку,

Тихо скрипнул ветвями берёз.

-

Воробей, маскируя смущение,

Отряхнулся, поправил крыло

И чирикнул на всё помещение,

Поглянулось, наверно, тепло.

-

Что ж, пернатый, живи, коль получится,

Но отпляшет ручей по горе,

Твоё пташечье сердце соскучится

По провислым жердям во дворе.

-

Будешь биться о стёкла оконные

И проситься, проситься туда,

Где поленницы спят запылённые

И лопочет в ночи лебеда.

     * * *

Ещё берёза густогрива,

Ещё кадушка у крыльца

Стоит с водою для полива,

В воде огрызок огурца.

-

Ещё бушует в огороде

Сплошная зелень, но уже

Не те стрекозы, да и вроде

Не та крапива на меже.

-

Поприглядись, и день-то вроде

Не так уж гаснет, как всегда...

На потемневшем небосводе

Легонько плещется звезда.

-

Ворота ветром распахнуло,

И петли ржавые скрипят,

А по лугам до Барнаула

Кусты ветловые шумят.

-

Я понимаю, понимаю –

И им не вечно зеленеть,

Но где-то сердцем принимаю

Я эту истину на треть.

-

Мне так охота, так охота

Поверить в то, что никогда

Не отскрипят мои ворота,

Не упадёт моя звезда.

* * *

На поля, где узкая дорога

Пролегла, сверкая при луне,

Ты глядишь печальная немного,

Вспомнила, наверно, обо мне.

-

А в углу наряженная ёлка,

А твой муж сегодня тамада.

Ёлка, ёлка – тёмная иголка,

Наверху стеклянная звезда.

-

Вдруг «Ура!» – и гости повставали.

«За хозяйку!» – рюмки у бровей.

Погляди, звезда твоя не та ли,

От Большой Медведицы правей?

-

С неба звёзд хватать я не умею,

Что в упрёк не ставлю сам себе.

Просто любоваться буду ею,

Просто буду думать о тебе…

ПРЕДЗИМЬЕ

-

Заморозки сильные,

Но ещё не жмёт.

Забереги синие,

Но ещё не лёд.

-

Вот когда он наростью

Тяжелей свинца!

А пока он радостью –

Вместо леденца.

-

А пока он краешки

Только оковал.

Надевал я варежки,

Шапку надевал.

-

Я спешил не на люди,

А к воде – туда,

Где у самой наледи

Плещется вода.

-

Волнушки уломные,

Гусь кричит: «Га-га».

За рекой поёмные

Стелются луга.

-

А по сограм дроздушка

Весело свистит.

На реке морозушка

Мостики мостит.

     * * *

Я никого не опечалю,

Когда растрачу вся и всё,

Когда возьму я и отчалю

Из бытия в небытиё.

-

Положат бренные останки

Мои в посмертную ладью –

И я поплыл. И ни стоянки,

И ни задержки в том краю.

-

А я вселенную бы выпил,

Лишь повстречать бы в тех местах

Твоих волос пиратских вымпел,

И крик, застывший на устах,

-

И пламень платья над волною,

И за камнями клочья пен…

Я б кинул якорь под скалою

Вблизи тебя, твоих колен.

БЕРЛОГА

-

Ища по запахам дорогу,

Почуяв смертную тоску,

Он ковылял в свою берлогу,

И рана хлюпала в боку.

-

Трещал под лапами валежник,

Медведь стонал, как человек.

А по тайге зацвёл подснежник,

Как будто новый выпал снег.

-

Медведь стонал, а в нос горячий

Шибало терпкою смолой,

А за спиною лай собачий,

И шум погони за спиной.

-

Но не страшна медведю пуля,

И на собак ему чихать.

Лопатки старые сутуля,

Он брёл в берлогу подыхать.

-

А шум погони ближе, ближе!..

Медведь поднялся, встал к сосне

И заревел – большой и рыжий –

В родной берложьей стороне!..

-

Он услыхал дыханье пёсье.

Берданки ствол в кустах блеснул.

Медведь насупил переносье,

Навстречу выстрелу шагнул…

БЛУДНЫЙ СЫН

-

Блудным сыном древнего сказанья,

Жертвою скитаний и дорог

Я пришёл к тебе на покаянье,

Позабытый всеми уголок.

И стою, как будто бы нездешний,

До кровинки здешний человек...

Улетели птицы из скворешни.

Скоро ночь. А ночью будет снег.

БУНТАРИ

-

Ступал на скрипучие плахи

В холщовой рубахе бунтарь.

Крестились на церковь монахи,

И ногти рассматривал царь.

-

Ещё не обсохло точило,

Взлетела секира, и – хрясь! –

От плеч голова отскочила,

Скатилась в осеннюю грязь.

-

И ахнул народ у подмостка,

Платок у бабёнки в горсти,

И в спину толкают подростка:

«А ну-ка, сопля, пропусти!»

-

Заляпаны глиной колёса,

И мерин от ветра продрог,

Ярыжка с лилового носа

Слизнул налетевший снежок.

-

Пустеет широкая площадь,

На крышах сидят снегири.

Ночною дорогой на ощупь

Идут по лесам бунтари.

-

Их плечи одеты в овчины,

Кричит на рубахе петух,

Качается возле крушины

Заломленный набок треух.

-

И кто-то поёт на поляне

В глухом необжитом краю:

«Помру, и никто не вспомянет

Бунтарскую душу мою…»

  * * *