* * *
Душа зовёт пройтись по хуторам,
упасть в траву у маленькой станицы,
на полчаса зайти в старинный храм,
признать грехи и Богу помолиться.
Спуститься к Дону узенькой тропой.
Избавив плечи от своей поклажи,
проспать всю ночь на золотистом пляже,
запрятав ноги под речной прибой.
Увидеть утром таинство реки,
когда заря у полусонных плёсов
зелёным ивам расплетает косы
и в каюки садятся рыбаки…
Благодарю счастливую судьбу,
за волшебство вечернего затона,
за хуторок и старую избу,
за ту весну, что обвенчала с Доном.
В ГЛУБИНКУ
Ухожу по ржи некошеной
вглубь России, только там
безрассудное безбожие
не позорит Божий храм.
Не растоптана смородина,
не загублены дубы
и осталось чувство родины
у стареющей избы.
Спит крестьянская околица,
дым над крышами столбом,
под иконой кто-то молится
об утерянном былом.
Только там ещё по-прежнему
добрый аист гнёзда вьёт;
провожая белоснежную,
веселится сельский сход.
Посему в глубинку милую
ухожу, и не боюсь
за святую, сизокрылую,
нестареющую Русь.
ПУСТЫННЫЙ БЕРЕГ
Как-то грустно и сердцу обидно –
берега бузиной заросли,
в ядовитой траве и не видно
плодородной родимой земли.
Не заметна улыбка заката,
да и не с кем сидеть допоздна.
Только смотрит с небес виновато
на заброшенный берег луна.
Не поёт над водой зимородок,
рыбаки к закуткам не спешат,
но зато за последних три года
сколько здесь развелось лягушат…
Было время,
и ласточки роем
заводили с утра хоровод,
им стрижи не давали покоя
над пучиной бушующих вод.
Не пугала озёрная тина,
не мешал золотистый камыш,
над обрывом не пахло чужбиной
от родных, но покинутых крыш.
МОЁ СЕЛО
Не слышны на селе разговоры.
Не охрипли, но стали мудрей
те, кто в прошлом любили поспорить
о политике местных властей.
Да и не с кем сиреневый вечер
под окном разделить на двоих.
Нынче птица ночная щебечет
под луною совсем для других.
Если свыше позволят, однажды
возвращусь в родниковый уют,
где по-прежнему птицы бесстрашно
доброту из ладоней клюют.
За деревьями прячутся тени,
на заборе скучает петух,
за околицу к травке весенней
гонит сонное стадо пастух.
Разрисовано поле цветами,
над рекою склонился камыш
и румяными щёчками к маме
прикасается спящий малыш.
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ
Занесли в провинциалы.
Оскорбили? Да ничуть.
Мы и впрямь с водицей талой
начинали жизни путь
в тех краях, где у болота
ставни яркие с резьбой,
и в морозы по субботам
в баню бегают гурьбой.
Где менты не докучают,
не бастует светофор,
а подносят чашку чая,
пригласив к себе во двор.
Не столичные? И что же?
Но зато в глуши любой
люди песнями итожат
день, идущий на покой;
свысока на мир не смотрят
и сквозь зубы не плюют,
а с утра зарничной охрой
украшают свой уют.
Вот и тянет из столицы
на неделю в те края,
где позволено напиться
из священного ручья.